— Простите?

— И не к лучшему, я могла бы добавить.

Он наклонился вперед, его лоб покрылся морщинами от напряжения мысли. Он знал этот голос, но был уверен, что не слышал его довольно долгое время.

— Итак, чего вы ждете? — продолжал женский голос. — Я приготовлю чай.

Нанги прохромал к стульям с высокими спинками. Когда он обогнул их, то заметил, что на том стуле, который был ближе к нему, сидела маленькая, аристократически выглядевшая женщина с бледной, просвечивающей кожей, плоскими скулами и черными жгучими продолговатыми глазами. Только потому, что он знал ее, он мог определить, что ей только что перевалило за семьдесят.

— Кисоко! — воскликнул он, не в силах скрыть удивления. — Я мог представить любого, но не вас, на этом месте.

— Я обнаружила, что часто реальный мир может быть удивительно похож на изображенный в «Алисе в Стране чудес»! — Послышался шелест тяжелой шелковой парчи, когда она сделала движение рукой и широкий рукав кимоно скользнул по ее фарфоровой коже. На груди и верхних частях рукавов кимоно художник рассыпал розовые, белые и коралловые цветы вишни, сорванные синим ветром.

Кисоко сохранила все очарование, которым она обладала много лет тому назад. Нанги был снова пронзен с ног до головы вспыхнувшим в нем желанием, как это было, когда он впервые увидел се десятки лет назад. Как он хотел бы узнать ее в великолепии се юности. Рот с полными губами бантиком, таивший скрытые обещания, простодушные глаза, в которых затаился огонь, точность и сдержанность движений, говорящие явно об изяществе и уме, — все это оставалось таким же, как он помнил. Но конечная привлекательность ее слегка асимметричного лица была в ее едва уловимом намеке на терпимость, снисхождение и благословение.

Часто Нанги, ворочаясь с боку на бок в лучах утреннего света, падающего на него через прозрачные занавески, представлял ее себе в виде католической монашки. Эта его тайная фантазия прошедших лет была для него запретной, но невыразимо прекрасной.

— Кисоко, — сказал он теперь, его голова все еще была полна воспоминаний, — я слышал, что пропал Микио Оками. Ты что-нибудь знаешь об этом?

Пламенные черные глаза взглянули на него.

— У меня нет никаких сведений о брате, — ответила она сухо. — Сейчас, если ты подождешь, я приготовлю чай.

Он сел на стул слева от нее и зачарованно смотрел, как она готовила зеленый чай. Когда они выпили по первой чашке, Кисоко произнесла:

— Я не знаю, жив мой брат или нет, известно только то, что его враги выступили против него. Что произойдет дальше, я не могу сказать.

Она отставила свою чашку, положила указательный палец на визитную карточку, которую дала ей молодая женщина, и подвинула ее к нему через полированный стол черного дерева.

Не снимая с нее пальца, она обратилась к Нанги.

— Ты пришел под другим именем. Скажи мне, Нанги-сан, что я должна думать об этом?

— Я не знал, чей это дом, Кисоко. Ты знаешь мои приемы. Мое собственное имя слишком хорошо известно, и мне бывает в некоторых случаях трудно добиться правды.

Кисоко молча смотрела на него некоторое время. Нанги слышал тяжелый ход бронзовых с позолотой часов, скрип деревянных балок над их головами. Но с улицы через стены библиотеки не проникал ни один звук. Остальной мир как бы не существовал. Только здесь, между ними, продолжалась жизнь.

— А какую правду ты ожидал найти здесь под именем Сейдзо Абе?

С тех пор, как Нанги узнал Кисоко, он все время спрашивал себя, почему Сэйко приходит в дом сестры Микио Оками. Возможно, он ошибался, подозревая Сэйко, возможно, ее связь с вьетнамцем сомнительной репутации была случайным следствием предательства Винсента Тиня и последовавшего убийства.