Демин представил, каким жалким и обойденным судьбой чувствовал себя Анатолий, когда, придя вечером со смены и отмыв руки от въевшегося черного мазута, надев свежую сорочку, которую сам накануне выстирал, повязав случайный, несуразный галстук, толкался в коридоре, надеясь встретиться с ней, переброситься словом, улыбкой, посторониться, пропуская ее – о боже! – в туалет или в ванную, и ждал, ждал, ждал хоть какого-нибудь поощряющего жеста, взгляда...

Конечно, ей льстила его робость, преданность, какой бы она ни была. Это всегда лестно. Влюбленность, даже прячущаяся, униженная, дает женщине силы радоваться жизни и любить. Любить кого-то другого. Но она не откажется иметь поклонника, готового на любую услугу...

– Послушай, Толя, – обратился к парню Демин, – а скажи, Селиванова не давала тебе никаких поручений?

– Поручений? А почему вы решили, что она...

– Нет-нет, погоди. Я ничего не решал. Возможно, она тебя предупредила, чтобы ты никому не говорил, поскольку это для нее очень важно. Понимаешь? Я не настаиваю, что дело было именно так, но в порядке бреда могу я предположить? Могу. Так вот, теперь можешь говорить откровенно. Моя задача – найти причину самоубийства, если это действительно самоубийство, найти людей, которые довели ее до состояния, когда смерть кажется лучшим выходом...

– Понимаю, – перебил Анатолий. – Поручения были. Несложные, нетрудные... Просила она меня не то два, не то три раза коробки отвезти по одному адресу.

– Коробки? Какие?

– Дорогие игрушки. Японские, западногерманские. В комиссионках по полторы тыщи. По две. По три...

– А куда отвозил?

– Мужику одному...

– Адрес помнишь?

– Нет, но показать могу. И как звать его, помню – Григорий Сергеевич. Маленький, шустрый, суетливый какой-то.... Все лебезит, а потом вдруг возьмет и похамит. Манера такая. Дескать, я вон какими делами ворочаю, а ты, мразь вонючая, получай трояк за услуги. И уж радости у него при виде этих коробок! А как-то рюмочку поднес. Оказалось – самогонка. Тыщами ворочает, а самогоночкой балуется. Но как я понял, держит ее для угощения не очень почетных гостей. Стоит у него в шкафчике и кое-что поприличнее.

Демин ссутулился на кухонной табуретке, зажав, как и Анатолий, ладони коленями. Значит, появляется некий гражданин по имени Григорий Сергеевич, самодовольный человечек, балующийся самогонкой и импортными магнитофонами. А Селиванова? При чем тут Селиванова? Запуталась девчонка? Или запутали?

– Послушай, Толя, а кто привозил коробки сюда? Наташа?

– Не знаю, не видел.

– А этого любителя сивухи узнаешь?

– Хоть в двенадцать ночи. Почти лысый, животик выпирает, брюхатенький мужичок, и моргает, будто веки у него снизу вверх ходят, как у петуха.

Внезапно дверь распахнулась, и на кухню вошел Василий. Лицо его от возмущения пошло красными пятнами, а дышал он так, будто на пятый этаж бегом взбежал.

– Что?! – заорал он, остановившись перед Деминым.