Александр Грин. Каждый сам миллионер
Когда Скоков пришел к полному, тысячу раз проверенному убеждению, что такому заурядному, как он, такому незначительному, тихому человеку суждено до конца дней служить в канцелярии на семидесяти пяти рублях жалованья, он наметил для себя в будущем некий торжественный и блестящий скачок. «Скачок» этот заключался в следующем: Скоков решил ровно десять лет быть скупым, жить впроголодь, спать в собачьем углу, но зато, скопив ровно десять тысяч рублей, истратить их в 24 часа на роскошь, еду, напитки, развлечения, женщин и цветы — с такой же легкостью и сознанием силы денег, какие присущи миллионерам. Вознаградив себя таким образом за все лишения и будущего и прошлого, Скоков рассчитывал еще получать с этого «капитального» дня проценты: воспоминания. Один сказочный день наслаждений он ставил центром, смыслом и целью жизни. Не будем судить его слишком строго. Вероятно, этот человек был очень обделен всем, наверное, он читал только в книгах о званых обедах, любви, путешествиях и алмазах. У него не было ничего, он же хотел всего. Мы знаем людей с меньшей напряженностью материальных желаний, добившихся большего, чем хотели, пресыщающего благополучия. Несчастье Скокова заключалось в том, что он был наделен огромным пассивным упорством в противовес упорству активному, он мог лишь сгустить и придержать то, что есть, добывать и бороться было не в его характере. Во всяком случае, человек этот наметил себе определенную ясную цель, не лишенную некоторой поэзии («загреметь на миг»), чем похвастаться может далеко не всякий.
Скоков жил в отгороженном углу грязной, сырой мансарды и за такое помещение платил три рубля в месяц. Мебель Скокова выражалась числом 3: стол, койка и табурет. Белье Скоков стирал сам по воскресным дням, покупая кипяток в соседнем трактире. Он не курил, не пил ни чая, ни кофе — ничего, кроме воды. Его пищу — раз в день — составлял двухфунтовый хлеб с небольшим количеством масла или картофеля. На керосин и свечи не истратил он даже копейки, — летом темнело поздно, а зимой он просиживал вечера в дешевом кафе, не требуя ничего, кроме газеты. Лакеи считали его безобидным помешанным. Раз в месяц он мылся в бане за гривенник. На белье, одежду и сапоги, все вместе, он тратил ровно сорок рублей в год, считая это ненужной ему лично, но необходимой для службы роскошью. Покупая за бесценок у торговцев старьем ношеные, в дырах и пятнах вещи, Скоков пускал в ход иглу, бензин и чернила, с помощью которых вдохновенно отремонтированные брюки и пальто принимали терпимый вид. Воротнички и манжеты он искусно вырезал сам из толстой атласной бумаги, похищаемой из канцелярии. Галстухи сшивал он из обрезков цветного ситца. Ко всему этому прибавим, что Скоков передвигался только пешком, не посещал ни кинематографов, ни театров и не покупал газет. 8-го ноября 19… года Скоков отнес в банк свое первое месячное накопление: 65 рублей 17 коп. С небольшими отступлениями от названной цифры сумма эта вносилась им первого числа каждого месяца в течение десяти лет, и к тому дню, когда мы застаем его накануне кануна великолепного торжества жизни, равного по исключительности разве лишь брачному экстазу пчелы-трутня, погибающего за миг любви, или волнению астронома, исследующего комету с сорокалетней орбитой, — вклад Скокова равнялся девяти тысячам восьмистам двум рублям. Накануне кануна Скоков взял пятидневный отпуск. В этот же день он вынул из банка все деньги и запер их в своем крошечном сундуке. Сделав это, он поцеловал ключ и, подойдя к окну, долго смотрел влажными от волнения глазами на белый снег, белые крыши, белые деревья и черное зимнее небо. |
