И она, вероятно, предпочла бы всякую болезнь, даже смертельную, этому неожиданному удару.

Человек расстался с жизнью без покаяния, не простив людям и не прощенный ими. Может быть, за час, за минуту она роптала на него и корила его; может быть, даже в тот момент, когда над ним, отцом ее Лизы, была занесена рука убийцы, она желала от него избавиться. При этой мысли нервный комок подкатывался к ее горлу, душил ее, и она вся трепетала от суеверного страха. И кто убийцы?.. В тот день на этой же веранде… так же светило солнце… из сада доносился голос Лизы, и вдруг явился он! Он! В ту самую минуту, когда она о нем думала! Как пылало его лицо, как сверкали его глаза… Разве можно забыть такое лицо? И когда он заговорил, разве не был голос его полон угрозы? Она ведь знает, как он вспыльчив, он все мог, все!.. Нет, не из‑за угла; но если они ночью встретились и он вспылил… и разве он не грозил?.. И все она!.. Изменница, клятвопреступница… Разве была она честной женою, всегда ропща и тоскуя? И вот – казнь!..

Она в изнеможении прислонила голову к высокой спинке венского кресла.

– Анна Ивановна, – на веранду вышла разгоряченная от суеты Вера Сергеевна, – я Лизино все имущество забираю. И теплое, потому что… – Но, увидев, что Анна Ивановна делает усилие улыбнуться ей сквозь слезы, она подбежала к ней и заговорила с тревогой: – Опять, опять! Душечка, милая вы моя, да когда же вы перестанете так убиваться? Ну, что с вами, что пришло опять на память? Какие грехи? – она стала подле нее на колени и гладила ее бледные руки. Анна Ивановна поборола свою тоску и улыбнулась.

– Добрая девочка, – тихо сказала она, – и за что вы так меня полюбили?

– За все! – ответила Вера. – С вами с одной я чувствую себя так же свободно, как наедине с собой. И знаете, – впрочем, я уже говорила вам об этом, – я полюбила вас еще тогда, когда вы кончали гимназию, а я еще была маленькой девчонкой в шестом классе. Вон когда!

Анна Ивановна нежно положила свою руку на ее голову.

– Золотое сердце, вы для меня столько сделали в эти дни, что я не заплачу вам всей жизнью…

– Тсс! – Вера подняла кверху палец. – Об этом ни слова! Когда мы переедем к нам, тогда я спрошу у вас расчет. Прежде всего вы должны будете много есть, – Вера отогнула палец, – потом… Что вам, Иван, надобно? – прервала она свою речь, увидя стоящего в дверях Ивана.

– Виват, – сказал он, переминаясь, – там барыню просят, хотят беспременно видеть…

– Кто? – спросила Анна Ивановна. Вера поднялась с коленей, но еще не разжала руки с одним отогнутым пальцем.

Иван опять замялся.

– Все они – с, Николай Петрович! Шумят!

– Он! – вздрогнув всем телом, воскликнула Анна и торопливо, испуганно сказала: – Нет, нет, только не теперь! Скажите, что не могу… скажите – больна, занята!.. Вера! – она судорожно схватила ее за руку; Вера испугалась, увидев ее побледневшее лицо. – Скажите ему, подите сами. Скажите, что я не могу… чтобы он уехал. Да! – прибавила она твердо. – Уехал, уехал! – и, толкнув Веру, она снова опустилась в кресло в полном изнеможении.

Вера немедля, почти вслед за Иваном, вошла в гостиную и там увидела Николая. Он ходил и, смеясь, разговаривал с Силиным. Его смех после волнения Анны возмутил Веру. Она вся вспыхнула, окликнув его, но тотчас смутилась, увидев его лицо. Оно было радостно, когда он обернулся, и вдруг побледнело, словно вся кровь сразу отлила от него, а глаза растерянно устремились на Веру. Он даже не поздоровался с нею.