Король Франции – или, скорее, его регенты, – когда замаячила тень суда, издал манифест, осуждающий кровожадных мятежников в Англии, но с той поры восстание в Париже заставило королеву-регентшу бежать из столицы с королем-ребенком. Правительство Франции было не в состоянии сделать еще какой-нибудь жест. По сообщениям английских газет, бунтовщики парижского Parlement установили свои знамена с надписями Salus populi suprema lex в центре столицы. Во всяком случае, они взяли все под свой контроль, и Париж, осажденный королевскими войсками, был отрезан от новостей и снабжения из внешнего мира. Было очень холодно, а дров практически не достать. Изгнанная королева Англии в холодном и полупустом Лувре ждала вестей о своем муже в оцепенелом отчаянии.

В Голландии принц Уэльский, придя лично на заседание Генеральных штатов в Гааге, умолял их отправить помощь его отцу. Они отреагировали по-своему: были отправлены двое посланников, которые действительно прибыли в Англию в конце января, привезя с собой торжественный призыв от голландцев отложить суд над королем и передать дело в арбитражный суд.

Но дипломатические формальности занимали время, и пока голландские посланники получали официальный прием в Грейвсенде, Суд правосудия пришел к окончательному решению. После заслушивания свидетелей 25 января 46 присутствовавших уполномоченных судей (самая маленькая посещаемость за все время) решили, что теперь они могут вынести королю смертный приговор. Сначала была небольшая дискуссия об уместности смещения его с должности, но в итоге это оставили без внимания, и был назначен небольшой подкомитет, всего семь членов: Алдерман Скот, Генри Мартен, Айртон, Харрисон и трое юристов – Уильям Сэй, Джон Лайл и Николас Лав – для составления приговора. Кромвель не входил в этот комитет.

На следующий день, 26 января, когда судьи собрались заново, присутствовали 62 из них, что было немного лучше, чем накануне. Был предложен на рассмотрение черновик приговора, осуждающего короля как «тирана, изменника, убийцу и общественного врага, которого следует казнить путем отсечения головы». Публика не была допущена на обсуждение, которое продолжалось весь день. Джон Фелпс сообщил о нем коротко: «Несколько чтений, споры и поправки». Похоже, среди судей не проводилось никакого голосования, но если они были единогласны, то только потому, что люди с более сильной волей и более сильными голосами одержали верх над более слабыми членами суда. Во всяком случае, к ночи была достигнута договоренность в отношении формы приговора, и короля должны были доставить на следующий день в Вестминстер-Холл, чтобы он услышал его.

В 10 утра следующего дня они вновь собрались – на этот раз 68 судей. Приговор был написан на свитке пергамента; для сегодняшнего мероприятия были сделаны заключительные приготовления. Если король в последнюю минуту захотел бы подчиниться юрисдикции суда, судьи соглашались прерваться и обсудить, что следует делать. Такое действие с его стороны на этом этапе могло только вызвать опасную задержку, но они, тем не менее, считали себя обязанными принять его и начать суд заново. Более вероятно, что вместо того, чтобы подчиниться, он сделал бы какое-то другое предложение, которое они должны были бы рассмотреть по справедливости – или сделать вид, что рассматривают. Судьи оставили решение этого вопроса на усмотрение Брэдшоу.

Но в целом они считали более вероятным, что король будет продолжать молчать, и в таком случае лорд-председатель должен был лишь зачитать приговор, предоставив сначала слово Карлу, если бы он того пожелал.