Теперь оставалось лишь выпустить край бревна и приземлиться, пролетев двенадцать футов. Отмечу, что большинство знакомых находили моего друга скорее вялым, чем быстрым и энергичным. Однако, когда того требовали обстоятельства, он демонстрировал феноменальную ловкость. Вот и теперь он спрыгнул на крытую свинцовыми листами поверхность аккуратно и мягко, словно кошка, даже не подвернув ноги́. С крыши этого строения можно было попасть на улицу.
Чуть помедлив, чтобы перевести дух, Холмс поднялся и стал прислушиваться. Тюремный двор до сих пор был погружен в сумрак. Голоса, доносившиеся издалека, наверняка принадлежали торговцам. Они, похоже, выкладывали товар на лотки и сновали туда-сюда с корзинами на голове, переговариваясь на ходу. Пригнувшись, мой друг спрятался от прохожих за парапетом крыши: не для того он одолел столько препятствий, чтобы кто-нибудь принял его за вора, схватил и притащил к воротам тюрьмы в надежде получить вознаграждение.
Перед Холмсом простирались плоские крыши тюремных корпусов и уличных строений, разделенных узкими проходами. Теперь нужно было соблюдать особую осторожность. Если верить Уильямсу, где-то поблизости находилась низкая кирпичная стена переплетной мастерской. Там заканчивалась тюремная территория и начинался город. Двое беглецов, последовавшие за трубочистом, совершили ошибку: они спустились слишком поспешно и очутились в западне, попав в старый давильный двор. Тут некогда до смерти пытали самых неподатливых подозреваемых. Чтобы выбить из них показания, им на грудь клали тяжелые железные грузы.
Разговоры и окрики, доносившиеся с улицы, стихли. Холмс полз вдоль парапета, прижимаясь к кровле и стараясь не выходить из тени, которую пока не рассеяло утреннее солнце. Время шло, но чуткий слух моего друга не улавливал звуков, которые свидетельствовали бы о переполохе или приближающейся погоне. Через несколько минут он приподнял голову и увидел невысокую, примерно ему по пояс, разделительную стену. На ней было белыми буквами выведено: «Переплетных дел мастер».
Детектив направился к прорубленному в крыше люку, надел ботинки и, никем не замеченный, быстро проскочил через мастерскую. Прикидываясь работником, спешащим по своим делам, он перешел улицу и исчез в прокопченном городском лабиринте. Желтый свет нового дня уже заливал улицы. И вдруг за спиной у Холмса холодное небо озарила вспышка — как будто где-то вдалеке сверкнула молния. И воздух, и даже мостовая под ногами затряслись от мощного удара, витрины лавок задребезжали. Через пару секунд следом за взрывной волной над Лондоном прокатился низкий и гулкий рев. Потом раздался шум, похожий на стук градин, будто камни посыпались с небес. Зазвенело разбитое стекло. Извозчики и уличные торговцы запрокинули голову, ожидая появления грозовых туч, но гром пророкотал и стих. Повисла тишина. Затем воздух наполнился едким запахом гари, послышалось потрескивание, явственно свидетельствующее о пожаре.
Обессилевший беглец в испачканной рваной одежде продолжал свой мучительный путь по грязным лондонским улицам, петляя между лотками со всякой всячиной. Он на ходу подсчитал, что фонари палачей, вошедших в камеру, воспламенили более тысячи кубических футов водяного газа. От взрыва такой силы каменные стены должны были разлететься, как от пушечного ядра.
Брат Майкрофт
Поведав читателю о злоключениях Шерлока Холмса так, как он описывал их самолично, я вынужден обратиться к обстоятельствам собственной жизни в пору его отсутствия.
Весна 1902-го, насколько вам известно, ознаменовалась большими торжествами. Чуть более года назад, после шестидесяти четырех лет правления, почила великая королева Виктория. Большинство подданных, за исключением глубоких стариков, жили под ее властью, сколько помнили себя, и им трудно было привыкнуть к мысли, что британский трон займет другой монарх. Прошлогодний январь стал месяцем народной скорби, пышных похорон и поминовения. |