— Пожалуйста, — наигранно обрадовался Юрков.

Он сел прямее, и диван надсадно вздохнул под его тяжёлым телом. Получалось, что дело у него отобрали и передали другому следователю, получалось, что он вроде бы не справился.

— Мне спокойнее, — добавил Юрков как можно равнодушнее, но в голосе чувствовалась обида.

Рябинин нехотя взял папки.

Он не любил уголовных дел, которые уже кто-то вёл. Переделывать всегда труднее, чем вести самому с начала.

Рябинин начал изучать первый том.

Маслобаза находилась на окраине города, в восьмистах метрах от большого озера. Она была маленькой и маломощной — весь штат состоял из семи человек: заведующего, кладовщика, механика, двух рабочих, уборщицы и сторожа. Масло на базу поступало по железной дороге в цистернах, откуда перекачивалось в громадный трехсоттонный бак. Из этого бака кладовщик отпускал его в автоцистерны и бочки различных продуктовых баз и магазинов. Рябинин погрузился в инвентаризационные ведомости, акты, накладные, лесенки цифр, бочкотару и всякое брутто… Он читал протоколы допросов, стараясь нащупать в этих готовых материалах трещинку; нащупать в этом круглом и обкатанном деле какой-нибудь зазор, куда можно вклиниться мыслью и первым следственным действием. Но таких зазоров не было.

Кладовщик Топтунов, который теперь сидел в следственном изоляторе, масло от железной дороги принимал сам, поэтому недополучение исключалось. Сам же отпускал масло экспедиторам. Да, на пятьдесят тонн не обвесишься. И незаметно от кладовщика вывезти не могли — забирали масло на его глазах. Техническая экспертиза установила, что баки и маслопроводы в порядке — утечка исключалась. Работники базы ничего толком объяснить не могли и никого не подозревали. Молчал и Топтунов: виновным себя не признавал, а куда девалось масло — объяснить не мог.

Рябинин вздохнул и подумал, что зря его чёрт дёрнул влезть в разговор со своей дурацкой логикой. Теперь на руках глухое дело. Да вдобавок и неинтересное: кладовщики, бочкотара, масло подсолнечное…

Допрашивать Рябинин начал с уборщицы. Она называла его касатиком и сетовала на то, что людей таскают и таскают. Ничего нового допрос не дал, да и что могла знать старушка, работавшая по совместительству, — приходила часа на три.

Потом Рябинин допрашивал двух рабочих, которые вместе с Топтуновым отпускали масло. Казалось, они должны видеть всё, потому что кладовщик был у них на глазах день-деньской. Но и рабочие ничего не знали и только смотрели на следователя недоуменно. В конце концов, к документам они не прикасались — их дело грузить и качать масло.

Теперь перед ним сидел сторож маслобазы, пытавшийся объяснить, чем отличается рафинированное масло от нерафинированного. Он был пенсионного возраста, с хитрыми глазками. От него исходил терпкий запах не то свежих стружек, не то свежего пива. Но лёгкий баклажанный румянец на щеках и носу выдавал, что старик имел дело не только с пивом.

— Я вам так скажу, товарищ следователь, — рассуждал сторож, — будь оно хоть рафинированное, хоть нерафинированное, человек всё одно подсолнечное масло не употребляет.

— Как же не употребляет? — удивился Рябинин.

— А так. В ём ничего нету.

— На вашей базе его берут тоннами, а вы говорите: не употребляют.

— Это берут ещё для чего… А вот я прямиком спрошу: вы употребляете?

— Конечно, — признался Рябинин.

— А я нет, — гордо заявил сторож. — В ём нет ни одного градуса. Раз такое дело, то кто будет воровать продукт, ежели мужику он до лампочки?

Рябинин наконец понял главную мысль сторожа, который вместо слова «выпить» пользовался словом «употреблять».