Миссис Брэфилд не удостоила даже улыбкой этот неостроумный каламбур, но, отвернувшись, сняла шляпу и перчатки и провела обеими руками по лбу, как бы для того, чтобы пригладить выбившуюся прядь. В женской одежде она была не так красива, как в костюме мальчика, и не казалась такой юной. Во всех других отношениях она стала несравненно лучше. В искренних, блестящих глазах было более мягкое, более невозмутимое выражение, в игре полураскрытых губ больше нежности. Кенелм загляделся на нее, приятно удивленный. Повернувшись от зеркала, она встретила его взгляд, и яркий румянец вспыхнул на нежной белизне ее лица, а правдивые глаза увлажнились. Она подошла к креслу, в котором он сидел, взяла его руку и крепко сжала в своих.

— Ах, мистер Чиллингли, — глубоко взволнованным голосом сказала она, — оглянитесь вокруг себя, посмотрите на этот счастливый, мирный дом! Жизнь без забот и печалей, муж, которого я люблю и уважаю. Сколько драгоценного я могла навеки потерять, если б не встретилась с вами, и была наказана, как того заслуживала. Как часто думала я о ваших словах, что вы будете гордиться моей дружбой, когда мы опять встретимся с вами. Как они подкрепляли меня в часы унизительных терзаний совести!

Тут ее голос замер, как бы от усилия сдержать рыдания.

Она отпустила его руку и, прежде чем он успел ответить, быстро вышла через стеклянную дверь в сад.

ГЛАВА IV

Пришли дети — их было не меньше тридцати, хорошеньких, какими обычно бывают английские дети, счастливых от летнего солнечного света и цветов на лужайках и от предвкушения пиршества под шатром, раскинутым между каштановыми деревьями и устланным дерновым ковром.

Без сомнения, Кенелм не ударил лицом в грязь на общем пиру и делал все, что мог, для того чтобы внести лепту в общее веселье. Что бы он ни говорил, дети слушали внимательно, а заключительные слова всегда покрывались веселым смехом.

— А милого личика, которое я обещала вам показать, пока еще здесь нет, — шепнула миссис Брэфилд. Я получила записочку от юной леди, которая извещает меня, что миссис Кэмерон чувствует себя не совсем хорошо, но надеется собраться с силами, чтобы прийти несколько позже.

— Простите, кто же эта миссис Кэмерон?

— Ах, я совсем забыла, что вы незнакомы со здешними жителями. Миссис Кэмерон — это тетушка, у которой живет Лили. Не правда ли, прелестное имя?

— Очень! Эмблема прядильщицы, которая не прядет, с белой головкой на тонком стебле.

— В таком случае, как вы сами увидите, эта эмблема совсем не подходит к моей Лили.

Дети покончили с угощением и пустились танцевать на площадке, укатанной для игры в крокет. Им играл на скрипке дедушка одной из танцующих внучек. Пока миссис Брэфилд хлопотала, составляя пары для танцев, Кенелм воспользовался случаем, чтобы ускользнуть от юной нимфы лет двенадцати, сидевшей рядом с ним за столом. Он до того понравился ей, что ему стало даже страшно при мысли — вдруг она вздумает все время ходить за ним по пятам. Поэтому он сбежал от нее.

Бывают минуты, когда чужое веселье только наводит на нас тоску, в особенности веселье резвых детей, которое часто идет в разлад с нашим мирным настроением. Пробираясь сквозь густые кусты, где сирень уже отцвела, но акация еще сохранила там и сям поблекшее золото своих гроздьев, Кенелм зашел в уединенное убежище, преграждавшее ему путь и приглашавшее к отдыху. Это была круглая площадка, обнесенная тонким трельяжем, по которому вились розы, отягощенные густой листвой и цветами. Посредине с серебристым журчанием бил маленький фонтан. На заднем плане высились могучие деревья, на вершинах которых играли солнечные лучи. Эти деревья замыкали весь горизонт. Не так ли и в жизни могучие господствующие над нами страсти — любовь, честолюбие и властолюбие, жажда золота, славы или знаний — образуют величественный фон для быстро увядающих цветов нашей юности? Они заставляют нас поднять взор от цветов, от их нежных улыбок, улавливают блеск высокого солнечного луча, но, увы, исключают из поля нашего зрения всякий простор.