— А, знаю! Пехотинец, стрелок.

— Да, пехотинец. Прусская пехота, 182 — го полка.

— Любопытно, — сказал Виньерт, — откуда они, собственно, наши соседи напротив.

С этими словами он вынул из кармана маленький справочник Лавозелля.

— 160 — й… Познань — 180 — й, Альтона — 182, Липпе — 182, Лаутенбург… Лаутенбург…

— Что же дальше?

Он повторил:

— Лаутенбург.

Несколько изумлённый тоном его голоса, я спросил:

— Вам знакомо это — Лаутенбург?

— Да, — ответил он многозначительно. — А вы уверены в номере?

— Конечно, — сказал я с лёгкой досадой. — Да не всё ли равно, Лаутенбург или не Лаутенбург?

— Разумеется! — пробормотал он. — Конечно, всё равно.

Я смотрел на него. И мне тем легче было наблюдать за ним, что он, погружённый в свои мысли, не обращал на меня никакого внимания.

— В чём дело, Виньерт? Вам словно не по себе. Какое-нибудь неприятное известие?

Но он уже пришёл в себя и, пожимая плечами, ответил:

— Друг мой! Неприятное известие? От кого, скажите на милость? Ведь я один-одинёшенек на свете. Вы хорошо это знаете.

— Так или иначе, но вы весь вечер нервничаете. Мне хотелось бы, чтобы вы остались у меня в окопе. Ваш пост командира вы можете установить, где угодно.

— Да, вы правы, — прервал он меня, — я в самом деле немного нервничаю… Который час?

— Семь.

— Знаете что, сыграем в карты.

Это предложение было так неожиданно с его стороны, что два солдата, устроившиеся в окопе вместе со мною, в изумлении подняли головы: Виньерт ли это? Никто в роте никогда не видел в руках у Виньерта карт.

— Послушайте, Дамстоа и Энрике, нет ли у кого-нибудь из вас карт?

Чтобы у них да не было карт!

— Во что вы играете?

— В экарте, лейтенант.

— Ладно, давайте в экарте.

В какой-нибудь час Виньерт здорово проигрался. Оба солдата были очень смущены и не знали, чему больше удивляться: чести, которую им оказал лейтенант, или сумме — что-то около десяти франков, — которую они у него выиграли.

Я всё с большим и большим беспокойством смотрел на Виньерта. Он нервно бросил карты.

— Глупая игра! Уже восемь часов: я пойду посмотреть первую смену.

— И я пойду с вами.

Я никогда не забуду этой ночи. Небо мало-помалу очистилось от облачного руна. Луна, почти полная, блестела в холодной синеве. При свете её, в промежутках между тёмными группами деревьев, песок и окопы тянулись длинной белой лентой.

Было так светло, что ракет не пускали: в них не было надобности.

Царило полное безмолвие. Временами, с визгливым жужжанием, пролетала шальная пуля, а затем далеко в долине слышался ружейный выстрел.

Мы тихо обменивались словом-другим с часовыми. Одни из них плашмя лежали в воронках, вырытых снарядами, другие за кустами. Рота развернулась на большом протяжении, не менее пятисот метров, и обход занял у нас добрый час.

В конце линии Виньерт попросил меня указать ему последний пост 23 — й роты.

Мы отправились туда. Четверо солдат закапывали тело недавно убитого немца. Виньерт жестом отстранил их, склонился над могилой и начал разрывать песок, которым они засыпали труп.

— Да, — пробормотал он, — 182 — го. Это так.

Затем дрожащим голосом он произнёс:

— Вернёмся. Мне холодно.

Сквозь отверстие в двери видно было синее небо, на котором, словно слезинка, ярко блестела серебряная звезда.