Изменить размер шрифта - +

— Слушай, Элли, мне нужно его переодеть.

Дочь наградила меня обиженным взглядом, который заложен генетически и появляется, когда девочка становится подростком.

— Выбирай, — сказала я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее и убедительнее. — Уберешь на место кошачью еду или переоденешь брата?

— Я соберу банки, — ответила она тоном, который идеально соответствовал выражению ее лица.

Я сделала глубокий вдох и напомнила себе, что ей четырнадцать. Взбесившиеся гормоны и все такое. Трудные годы взросления. Более трудные для меня, чем для нее.

— Давай встретимся в отделе музыки. Выбери себе новый диск, и мы положим его к нашим покупкам.

Ее лицо просветлело.

— Можно?

— Конечно. Почему бы и нет?

Да-да, я все знаю про «почему бы и нет». Создание прецедента, отсутствие ограничений и так далее. Хотела бы я на вас посмотреть, когда вы ходите по универсаму с двумя детьми и списком дел длиной в милю. Если я могу купить хорошее расположение духа на целый день всего за четырнадцать долларов девяносто девять центов, я не стану колебаться ни минуты. А о последствиях подумаю потом.

Я снова уловила знакомый мерзкий запах, перед тем как мы вошли в туалет, и по привычке огляделась по сторонам. Немощный старик, прищурившись, взглянул на меня из-за воскресного рекламного листка, но кроме него рядом с нами никого не было.

— Какашка, — сказал Тимми и ослепительно улыбнулся.

Я улыбнулась ему в ответ, пристроив тележку возле двери в женский туалет. «Какашка» сейчас его самое любимое слово наряду с «Ой-ой!». Последнее прилипло к нему благодаря мультфильму «Путешественница Дора». Что же до первого, виноват исключительно мой муж, который не любит менять подгузники и умудрился за короткую жизнь Тимми наградить малыша жутким комплексом относительно любых выделений.

— Это ты какашка, — сказала я, посадив его на пеленальный стол. — Но ненадолго. Мы тебя помоем, припудрим твою попку и наденем чистый подгузник. И ты будешь благоухать, как роза, малыш.

— Как роза! — повторил он и потянулся к моим сережкам, пользуясь тем, что я его раздеваю.

Мне кажется, я вытерла его миллион раз, потом надела новый подгузник и снова загрузила в тележку для покупок. Мы нашли Элли около витрины с новыми дисками, и она пошла за нами почти добровольно, сжимая в руке диск Натали Имбрулья.

Через десять минут, заплатив восемьдесят семь долларов, я вышла из магазина и усадила Тимми в его кресло, пока Элли загружала покупки в багажник минивэна. Когда я выезжала с парковки, мне еще раз попался на глаза тот старик. Он стоял перед входом в магазин, между автоматом, продающим кока-колу, и надувными детскими бассейнами, и смотрел в мою сторону. Я притормозила у тротуара, собираясь выйти наружу, сказать ему пару слов, понюхать, чем от него пахнет, и отправиться восвояси.

Не успела я открыть дверь, как из всех шести колонок загрохотала музыка. Думаю, там было децибел сто. Я подскочила на месте и развернулась к Элли, которая бросилась убавлять звук, бормоча:

— Извини, извини.

Нажав на кнопку «питание», я положила конец оглушительной серенаде Натали Имбрулья, но не смогла отключить Тимми, который вопил как безумный, видимо от боли в лопнувших ушных перепонках. Я наградила Элли суровым взглядом и отстегнула ремень безопасности, одновременно стараясь издавать воркующие звуки в надежде утихомирить сына.

— Извини, мама, — сказала Элли. Справедливости ради следует заметить, что это прозвучало искренне. — Я не знала, что звук будет таким громким.

Она перебралась на заднее сиденье, уселась рядом с Тимми и попыталась отвлечь его, играя в прятки с медвежонком Бу и повторяя «ку-ку».

Быстрый переход