— Хочешь продолжить утренний спор?

— Нет, Вэл. Просто я кое-что придумал. Слушай внимательно: у нас есть две недели…

— Две недели на что?

— Если ты дашь мне договорить до конца, я все объясню без наводящих вопросов.

— Извини…

— Итак, в твоем молоткастом и серпастом советском паспорте появилась маленькая отметка. Такой малюсенький синий штемпель посольства, который дает тебе возможность официально прожить четырнадцать дней на территории Соединенных Штатов.

— С кем прожить?

— Со мной. Правда, это уже неофициально.

— Надеюсь, пока?

— Естественно.

— Такой вариант меня устраивает. Дальше.

— Как по-твоему, что сейчас происходит в советском посольстве?

— Групповое похмелье после Нового года.

— Я серьезно спрашиваю.

— Расскажи мне, дорогой: что сейчас происходит в советском посольстве?

— Прием, учет и оприходование трупов.

— Та-ак… — меня передернуло. — И что?

— Как по-твоему, знает ли резидент КГБ в Амстердаме, сколько человек участвовало в операции по изъятию Мишина?

— Бога ради, Юджин, переходи от диалога к монологу. Когда ты рассуждаешь о ваших шпионских делах, я начинаю испытывать комплекс неполноценности!

— О’кей! В данный момент, когда все трупы прибыли по назначению, то есть в посольство СССР, резидентура, кроме естественных организационных хлопот, связанных с транспортировкой тел на родину, занята одним — выяснением судьбы отсутствующих.

— Ты хочешь сказать, что они ищут меня и Тополева?

— Если совсем точно — Тополева и тебя, — сказал Юджин и сделал восторженные глаза. — Ты очень умна, Вэл!

— А дальше что будет?

— Будут поиски, сбор информации, сообщения иностранных резидентур… Короче, они будут искать вас, Вэл. Тополева — чтобы немедленно вернуть домой, к его могущественному шефу, а тебя — чтобы как можно быстрее прихлопнуть. Искать будут кропотливо, настойчиво, с привлечением множества людей, словом, как позволяет себе только КГБ. И тем не менее я могу гарантировать, что эти поиски в любом случае продлятся больше, чем две недели. Следовательно…

— Следовательно?

— Следовательно, в нашем распоряжении есть четырнадцать дней, в течение которых с твоей матерью ничего не произойдет. Мы с тобой летим в Штаты, на месте разрабатываем варианты и, думаю, найдем выход из положения. В конце концов, у нас есть Тополев. Поверь мне, это очень важная фигура в КГБ, которую можно и обменять…

Я слушала его разглагольствования, чувствуя, как где-то внутри меня боролись сцепились два чувства к этому человеку — нежность и раздражение.

— Юджин, дорогой ты мой… — я говорила намеренно тихо, чтобы не сорваться на истерический крик. — Ты действительно невысокого мнения о моих умственных способностях, если так самозабвенно вешаешь мне лапшу на уши! О каких вариантах ты тут говоришь, черт бы тебя подрал?! Ты что, директор ЦРУ? Министр юстиции? Госсекретарь Киссинджер? Или, может, пока ты бил стекла в моем номере и торговался с Витяней, тебя успели избрать президентом США? Кому, кроме тебя, я нужна со своими проблемами? Я — сконцентрированный крах твоей карьеры, головная боль с летальным исходом! И вообще, неужели ты всерьез веришь, что в твоей фирме найдется сумасшедший, который будет обсуждать возможность обмена высокопоставленного офицера КГБ, захваченного в результате сложной операции, на советскую пенсионерку Рабинович из Мытищ? Ты вовсе не должен демонстрировать свою преданность мне — я в ней уже убедилась, дорогой.