— Сэнто? Фудэ? — спросил, вырастая на моем пути, коренастый японец в темно-синем кимоно.

— Фудэ, фудэ. — пробормотал я, оглядываясь по сторонам и начиная догадываться, что попал в баню.

Японец, не теряя времени, забегал пальцами по клавишам вполне современного кассового аппарата и протянул мне чек.

— Ладно уж, — решился я, доставая деньги. — Посмотрим, что у вас тут за бани.

Японец в кимоно выложил передо мной стопку белоснежных простыней и жестом предложил раздеваться. Поколебавшись, я сбросил с себя одежду и, двинувшись вслед за ним, оказался в помещении, наполненном густым туманом. Туман при ближайшем рассмотрении оказался паром, поднимающимся из больших деревянных бочек. Кроме пара, на поверхности бочек плавали чьи-то удовлетворенно кряхтящие головы.

— Вообще-то я уже принимал с утра душ, — с сомнением произнес я, глядя на эти головы и прикидывая, какой температуры вода может оказаться в бочках. Кряхтение купающихся уже не казалось мне проявлением удовольствия. Скорее, наоборот. — А обычной сауны у вас здесь нет?

Банщик что-то хрипло проклокотал на своем тарабарском языке и подтолкнул меня к ступеням, ведущим к пустующей пока бочке.

— Это плохо, что сауны нет, — уныло бормотал я, нехотя забираясь наверх и с тревогой глядя на бурлящую паром поверхность воды.

При этом я невольно вспоминал сказку про Ивана-дурака, которого в подобной же лохани чуть не сварила Баба-Яга. Правда, у старухи не было темно-синего кимоно, как у моего банщика, но суть дела это почти не меняло. Градусов 90 будет, определил я, осторожно опуская в воду мизинец ноги и пытаясь припомнить, как выкрутился из подобной ситуации былинный герой. По-моему, он сам сварил настырную старуху, наконец пришло мне на ум, и, озаренный этой светлой мыслью, я развернулся к банщику. Но он, устав, видимо, наблюдать за нерешительным посетителем, уже опередил меня. Одним ловким жестом он ускорил процесс моего погружения, спихнув в бочку вашего покорного слугу и довольно бормоча что-то при этом.

— А-а-а! — заголосил я во всю мощь своих легких, норовя выбраться обратно. То, что в бочке находится чистейший кипяток, сомнений больше не вызывало. — Сварил ведь, окаянный!!

— О-о! — отозвался неумолимый банщик, безжалостно окуная меня обратно и укоризненно качая головой.

Немного пристыженный, я затих на дне деревянной лохани, вяло шевеля ошпаренными конечностями и прикидывая, насколько успешно пройдет операция по пересадке новой кожи. С тем, что старая с минуты на минуту сползет с обваренного тела, я уже почти смирился. Банщик, видя мою покорность, довольно закивал, впервые за это время улыбнулся и пошел куда-то по своим делам, пропав в густой белесой пелене. «Наверное, за новой жертвой отправился, душегуб», — расслабленно подумал я, чувствуя, как разваренное мясо медленно, но верно отделяется от костей. Вылезать из бочки почему-то уже не хотелось. Я прикрыл глаза, перестав ощущать свое тело и лишь иногда тихонько постанывал, делясь таким образом впечатлениями с другими страдальцами, упакованными в деревянную тару. Мысли в голове стали ватными, а вскоре и вовсе испарились куда-то, вытесненные паром из черепной коробки. Так я и блаженствовал, постепенно приближаясь к нирване, пока у моей бочки снова не замаячил тип в кимоно. Бесцеремонно похлопав меня по голове, он жестом показал, что время вышло и пора освобождать бочку для других клиентов.

— Вот уж фиг тебе, — злорадно сообщил я, норовя скрыться на дне. — Как сунули сюда, так и вынимайте. Сам я отсюда ни за что не уйду.

Японец, изловчившись, ухватил меня и, поднапрягшись, вытащил-таки из воды. Затем набросил на плечи простыню, заботливо укутал меня и усадил остывать в соседнем зале.

— Эх, чайку бы сейчас, — мечтательно пробормотал я, откидываясь к стене и снова закрывая глаза.