|
.. Мы должны думать о Причине Всего Сущего... — Накрой его одеялом. Нам нельзя разводить костер, как бы сахибы не увидели. — Лучше уйти в Шемлегх. Никто не погонится за нами до Шемлегха, — говорил возбужденный житель Рампура. — Я был шикари у Фостама-сахиба и шикари у Енклинга-сахиба. Я и теперь служил бы Енклингу-сахибу, кабы не этот проклятый бигар (повинность). Поставьте внизу двух человек с ружьями, чтобы помешать сахибам наделать новых глупостей. Я не покину святого человека. Они сидели поодаль от ламы и, послушав некоторое время, нет ли шума, стали передавать по кругу примитивную хукку, резервуаром которой служила старая бутылка из под ваксы фирмы Дей и Мартин. Она ходила по рукам, и горящий на ее горлышке уголь освещал узкие мигающие глаза, китайские выдающиеся скулы и бычьи шеи, исчезающие под темными складками грубой шерстяной ткани на плечах. Кули были похожи на кобольдов из какого-то волшебного родника — горных гномов, собравшихся на совет. А под шум их голосов снеговые потоки вокруг утихали один за другим, по мере того, как ночной мороз сковывал их. — Как он восстал против нас! — с восхищением сказал уроженец Спити. — Помню одного старого горного козла в стороне Ладакха (Дюпон-сахиб промазал в него семь лет назад), так он тоже стал вот так. Дюпон-сахиб был хороший шикари. — Но не такой, как Енклинг-сахиб. — Человек из Ао-Чанга потянул виски из бутылки и передал ее соседям. — Теперь слушайте меня, если только кто-нибудь не считает, что знает больше. Вызов не был принят. — Мы пойдем в Шемлегх, как только взойдет месяц. Там мы честно разделим между собой поклажу. С меня хватит этого новенького ружьеца да патронов к нему. — Разве медведи шалят только на твоем участке? — сказал его сосед, посасывая трубку. — Нет, но мускусные железы стоят теперь по шести рупий за штуку, а твои женщины получат парусину с палаток и кое-что из кухонной посуды. Мы все разделим в Шемлегхе еще до зари. Потом разойдемся каждый своей дорогой, запомнив, что никто из нас не служил у этих сахибов и в глаза их не видел, потому что они, пожалуй, заявят, что мы украли их добро. — Тебе-то хорошо, а что скажет наш раджа? — А кто ему станет докладывать? Эти сахибы, что ли, которые не умеют говорить по-нашему, или бабу, который в своих видах дал нам денег? Он, что ли, пошлет против нас войско? Какие же останутся доказательства? Все лишнее мы выбросим в Шемлегхскую Мусорную Яму, куда еще нога человеческая не ступала. — А кто живет этим летом в Шемлегхе? — Так назывался маленький поселок в три-четыре хижины, стоявший посреди пастбищ. — Женщина Шемлегха. Она не любит сахибов, как нам известно. Остальных можно задобрить маленькими подарками, а тут хватит на всех нас. — Он хлопнул по ближайшей туго набитой корзине. — Го... Но... — Я сказал, что они не настоящие сахибы. Все их шкуры и головы были куплены на базаре в Лехе. Я узнал клейма. Я показывал их вам на прошлом переходе. — Верно. Все это покупные шкуры и головы. В некоторых даже моль завелась. Это был веский аргумент; человек из Ао-Чанга знал своих товарищей. — Если случится худшее из худшего, я расскажу Енклингу-сахибу, а он веселый парень и будет смеяться. Мы не делаем зла сахибам, которых знаем. А эти бьют жрецов. Они напугали нас. Мы бежали. Кто знает, где мы растеряли багаж? Неужели, вы думаете, Енклинг-сахиб позволит полиции с равнин шляться по горам и пугать дичь? Далеко от Симлы до Чини, а еще дальше от Шемлегха до дна Шемлегхской Мусорной Ямы. — Пусть так, но я понесу большую килту — корзину с красной покрышкой, которую сахибы каждое утро сами укладывали. |
