|
Путники смотрели вдаль на ее обнесенную зелеными арками, усеянную пятнами тени перспективу, на эту белую широкую полосу, испещренную медленно движущимися людьми, и на двухкомнатный дом полицейского участка, стоявший напротив. — Кто это, вопреки закону, носит оружие? — смеясь, окликнул их полицейский, заметив меч у военного. — Разве полиции не хватает, чтобы искоренять преступников? — Я из-за полиции-то и купил его! — прозвучал ответ. — Все ли благополучно в Хинде? — Все благополучно, рисалдар-сахиб. — Я, видишь ли, вроде старой черепахи, которая высовывает голову на берег, а потом втягивает ее обратно. Да, это путь Хиндустана. Все люди проходят этой дорогой... — Сын свиньи, разве немощеная сторона дороги для того сделана, чтобы ты себе спину на ней чесал? Отец всех дочерей позора и муж десяти тысяч развратниц, твоя мать предавалась дьяволу и этому выучилась у матери своей; тетки твои в семи поколениях все были безносые!.. А сестра твоя... Чья совиная глупость велела тебе ставить свои повозки поперек дороги? Колесо сломалось? Вот проломлю тебе голову, тогда и ставь их рядышком — на досуге! Голос и пронзительный свист хлыста доносились из-за столба пыли в пятидесяти ярдах отсюда, где сломалась какая-то повозка. Тонкая, высокая катхиаварская кобыла с пылающими глазами и ноздрями, фыркая и дрожа, вылетела из толпы, и всадник направил ее поперек дороги в погоню за вопящим человеком. Всадник был высок и седобород; он сидел на почти обезумевшей лошади, словно составляя с ней одно целое, и привычно хлестал на скаку свою жертву. Лицо старика засияло гордостью. — Сын мой! — отрывисто произнес он и, натянув поводья, постарался надлежащим образом изогнуть шею своего пони. — Как смеют меня избивать в присутствии полиции? — кричал возчик. — Правосудие! Я требую правосудия... — Как смеет преграждать мне путь визгливая обезьяна, которая опрокидывает десять тысяч мешков под носом у молодой лошади?.. Так можно кобылу испортить. — Он прав. Он прав. Но она отлично слушается седока, — сказал старик. Возчик укрылся под колесами своей повозки и оттуда угрожал разного рода местью. — Крепкие парни твои сыновья, — заметил полицейский, безмятежно ковыряя в зубах. Всадник в последний раз изо всех сил ударил хлыстом и подъехал легким галопом. — Отец! — Он остановился в десяти ярдах и спешился. Старик в одно мгновение соскочил со своего пони, и они обнялись, как это в обычае на Востоке между отцом и сыном. ГЛАВА IV Фортуна отнюдь не дама; Нет бабы распутней и злей. Хитра, коварна, упряма, — Попробуй справиться с ней! Ты к ней, а она к другому; Кивнешь — норовит убежать; Стань к ней спиной — полетит за тобой! Позовешь — удирает опять! Щедрость! Щедрость! Фортуна! Даришь ты или нет, — Стоит забыть Фортуну, — Мчится Фортуна мне вслед! Волшебные шапочки Потом они, понизив голос, стали разговаривать между собой. Ким улегся отдохнуть под деревом, но лама нетерпеливо потянул его за локоть. — Пойдем дальше. Моя Река не здесь. — Хай май! Неужели мы мало прошли? Не убежит наша Река, потерпи немного, он нам подаст что-нибудь. — А это — Друг Звезд, — неожиданно проговорил старый солдат. |
