– Здорово, Василий. Царёв. Давай мне секретаря, я соскучился.

    – Слушаюсь, Яков Кириллыч, – совсем весело отозвался Веденеев. – Узнал Вас! Как там погода? Небось отличная?

    – Угадал. Загораю.

    – Везёт же Вам, – почти натурально изображая голосом чёрную зависть, вздохнул Веденеев.

    Ещё один, на этот раз – только один, щелчок.

    – У аппарата.

    – Здорово, секретарь.

    – И тебе исполать, Гур, – проворчал Городецкий. – Как доехал, бродяга?

    – Нормально. Только что обозрел объект. Завтра с утра залезу туда ножками, камушки потрогаю ручками. Дорога наверх – редкое нечто, однако.

    – Ну, нашим воздушным шарикам плохая дорога – семечки. Ещё что?

    – Пока ничего. Завтра отзвонюсь по результатам.

    – Завадскую вербанул?

    – Ты такой большой начальник, секретарь, – усмехнулся Гурьев, – но такой глупый, просто прелесть. Разве нужно таких людей вербовать? Два слова, полвзгляда.

    – Ну-ну, полечи меня, учитель. Всё?

    – Нет, не всё. Найди мне человечка. Лопатин Сергей Валерьянович, десятого года рождения, взяли в составе КБ Лифшица.

    – Опять баба?!

    – Варяг, не бузи. Какая разница?

    – Зачем он тебе?

    – Пригодится.

    – Я не могу ГУЛАГ распустить по твоей просьбе. Ты знаешь.

    – Найди его, Варяг.

    – Я попробую. Теперь всё?

    – Вроде всё пока.

    – Добро. Загорай-купайся, сил набирайся. Как погода?

    – Высший класс. Веденеев даст подробную сводку. У тебя?

    – Осень в Москве, учитель. Равняется судьбе. Ничего я завернул, да?

    – Ох, секретарь, – Гурьев вздохнул.

    – До связи, Гур.

    – До связи, Варяг.

    Гурьев аккуратно положил трубку на рычаг и посмотрел на умолкнувший телефон. Тащить с собой в Сталиноморск аппарат «Касатки» не стоило – пока никаких особенных и частых переговоров не предвиделось, начнутся работы – тогда. Пока ещё слишком громоздкая штуковина. Ну, да не до жиру. Ладно. И так достаточно демаскирующих факторов. Интересно, как долго мне удастся бутафорить хотя бы вот по такому, сокращённому и урезанному донельзя, варианту?

    Гурьев разобрал конструкцию, убрал «шалтай-болтая» в деревянную массивную коробку с папиросами, которую выставил на столик у кровати, телефонный шнур закинул на одёжный шкаф. Хочешь что-нибудь спрятать – положи на виду.

    А схожу-ка я, в самом деле, окунусь, подумал Гурьев, и посмотрел на часы. Половина второго, для солнечных ванн поздновато, а вот для морских – пожалуй, в самый раз. Он переоделся – лёгкие льняные брюки, рубашка с воротником «апаш», навыпуск, сандалии на босу ногу, мягкая полотняная кепка.