Взбешенная Теофания жестом указала слуге на дверь.

— Проклятый болтун! Кто тебя спрашивает?! Я не нуждаюсь в твоих советах. Тебе велено пригласить сюда Фоку… а до обетов его мне нет никакого дела!

Марианос не посмел возразить. Поручение императрицы он исполнил быстро и ловко — через несколько дней Никифор Фока ступил с палубы корабля на императорскую набережную Буколеон, где его дожидалась ликующая толпа. Горожане на плечах своих донесли любимого полководца до ступеней Священного дворца. В громадном тронном зале, больше походившем на неф собора, победоносный командующий был принят со всеми подобающими ему почестями. Он преклонил колено перед фантастическим золотым троном, на котором восседали юные императоры. Над их головами висела огромная икона Христа Пантократора, и они с необычайной серьезностью исполняли свою роль.

А ночью Никифор Фока был допущен в покои императрицы. Встреча эта навсегда осталась тайной: никто так и не узнал, о чем говорили прелестная базилисса и коротышка-генерал. Но уже на следующий день при дворе все поняли, что произошло нечто важное, ибо отныне у Теофании не было более пылкого и ревностного обожателя, чем вышеупомянутый полководец. Забыв про все свои обеты, как и предвидела красавица, Фока безумно влюбился в нее и уже не помышлял о келье на горе Афон. Он мечтал теперь только об одном — навсегда завладеть этим чудом природы. Ей было двадцать два года, а ему пятьдесят один, но он обожал ее с такой силой, на какую способна только поздняя любовь. И, разумеется, первым об этой необузданной страсти узнал Иосиф Брингас…

Излишне говорить, что такая новость не слишком его обрадовала.

— Этот человек может быть опасен для нас! — сказал он префекту Бардасу, своему верному союзнику. — От него надо избавиться.

— Избавиться от Фоки? Легко сказать! — ответил Бардас, заплывший от жира толстяк, на котором едва не лопался расшитый золотом шелковый кафтан, а пояс с трудом держался на громадном брюхе. — Ты же знаешь, что весь город кишит его фанатичными приверженцами. Если мы арестуем Фоку, простонародье ринется на штурм дворца!

— На этот случай у нас имеется стража, — сухо заметил Брингас. — Кроме того, нет нужды арестовывать его открыто. Надо заманить Фоку под каким-нибудь предлогом ко мне. Здесь мы в полной безопасности. Я прикажу выколоть ему глаза, а потом запрячу в такое место, где никто его не найдет!

Однако префекта эти слова не убедили. Он покачивал головой, недоверчиво выпятив толстые губы.

— Слишком большой риск!

— Может быть, но другого выбора у нас все равно нет. — отрезал Брингас. — И потом… я уверен, что все пройдет отлично!

Бардас вовсе так не думал. Напротив, городской префект считал затею Брингаса настолько сомнительной, что в тот же вечер втихомолку предупредил императрицу, предоставив ей самой решать, как выпутаться из затруднения. Теофилия, в свою очередь, поделилась этим известием с возлюбленным.

Когда Никифору Фоке передали приказ явиться к премьер-министру, полководец устремился в собор Святой Софии, дабы умолять о заступничестве патриарха Полуэкта. Тот отнюдь не обладал достоинствами великого святого или даже великого прелата, ибо был чрезмерно упрям, мстителен и нетерпим к инакомыслящим. Но энергии ему было не занимать, и ничто не могло остановить его, если речь шла о пастырском долге. В данном случае долг пастыря был очевиден: когда бесстрашный воин со слезами на глазах воззвал к нему, умоляя о защите, Полуэкта обуяла священная ярость. Спрятав своего гостя в неприступном убежище, он ринулся в Священный дворец, где, призвав проклятие небес на голову Брингаса, громогласно разоблачил подлый заговор и пригрозил поднять народ на восстание.