— Если пытают водой, то вообще ничего не услышишь, — недовольно пробурчал ее сосед. — Преступник захлебывается потихоньку и ничего кроме «глю-глю» издать не может.

«Интересная» беседа была внезапно прервана. Прево поднялся со своего места и объявил, что суд удаляется на совещание, а обвиняемая должна возвратиться в свою камеру. Кто-то отважился и крикнул:

— А что, пыток не будет?

Губы д'Омона неприязненно скривились, и прокурор счел нужным ответить публике:

— Суд в них не нуждается.

— А ее казнят?

— Вы узнаете, каков будет приговор.

— Узнаем, конечно, но ведь король может ее помиловать. Говорят, она ему понравилась.

— Король в отъезде. И довольно болтовни. Все немедленно вон отсюда, или вас вытолкает стража!

Зал пустел медленно, люди расходились недовольными. Спектакль показался им слишком коротким, но делать было нечего, приходилось повиноваться суду и страже. Утешались лишь тем, что вскоре последует продолжение и флорентийская колдунья — такое прозвище дали парижане Лоренце — получит по заслугам. В душе Антуана боролись противоречивые чувства — он понял, что безумно жаждет обладать Лоренцой, но не мог простить ей исчезновения и даже возможной гибели своего самого близкого друга, который был к тому же еще и самым отважным кавалеристом у них в полку.

После суда Антуан отправился пообедать в трактир, поскольку полковник освободил его от службы до окончания судебного дела, желая избавить от любопытства, хотя и доброжелательного, его однополчан.

Начался ноябрь, пронизывающий холод пробирал до костей. Снега, однако, не было, но никто о нем не горевал. По счастью, не было и гололеда, главного виновника сломанных рук и ног, потому как парижане наконец-то перестали выливать помои в окна. Сена покрылась тонким слоем льда. В общем, в это время года самым лучшим и уютным местом было местечко у камелька в своем родном доме.

Именно так и проводил время Грациан. Стоя на коленях перед камином, он жарил каштаны. Мадам Пелу, кухарка, принесла ему несколько горстей, увидев, что он вернулся домой с посиневшим от холода носом. К каштанам она добавила еще и кувшин вина с корицей, которое оставалось только подогреть. Вручив свой подарок, добрая душа сказала Грациану:

— Поделишься с господином Антуаном, когда он вернется. Пусть немного порадуется. Мне кажется, он сильно осунулся с тех пор, как вернулся.

Осунулся! Слишком мягко сказано! Страшная смерть отца, возможная казнь женщины, которую он то ли любил, то ли ненавидел, исчезновение ближайшего друга Тома де Курси — вот что занимало мысли нового маркиза де Сарранса. И от них можно было с ума сойти, а не то что осунуться. Больше всего Антуан страдал из-за Тома. У него, спокойного и уравновешенного, взиравшего на все вокруг с высоты своего немалого роста, находились ответы на все вопросы и решения всех задач. В нем было столько жизненной силы! И что же с ним сталось?..

Грациан, пододвигая кресло своему только что пришедшему домой господину поближе к огню и насыпая ему в миску горячих каштанов, искоса наблюдал за ним.

— Похоже, я напал на след, — с заговорщицким видом сообщил он.

Антуан дул на обожженные пальцы и, не поняв, в чем дело, спросил:

— Что ты имеешь в виду?

— Улицу Пули, а что же еще? Мне удалось поладить с горничной Мопэнши. Так вот мужчина, который там бывал, — уроженец Флоренции, и зовут его Бруно Бертини, он сердечный друг мадемуазель и живет на ее харчах бесплатно. Похоже, она от него без ума. Днем он из дома почти что не выходит, разве что к своему земляку, сеньору Кончини, который живет в доме неподалеку от Лувра.