— Наверное, приехали отдохнуть?

— Можно и так сказать.

— А где вы живете, мистер Рокуэлл? В Йоркшире? Простите, я, кажется, задаю слишком много вопросов.

Я заметила, что Фанни удалилась. Может, на кухню, а может быть, даже в кабинет отца. Наверное, она считает крайне неприличным, что я принимаю джентльмена одна. Ну и пусть себе думает что угодно! И ей, и отцу пора понять: жизнь в этом доме не только невыносимо тосклива, но и совсем не подходит молодой леди, получившей такое образование, как я.

— Что вы! — отозвался Габриэль. — Спрашивайте что хотите. Если я не смогу ответить, я так и скажу.

— Так где же вы живете, мистер Рокуэлл?

— Наше поместье называется «Кирклендские услады». Это в деревне, вернее, на окраине деревни, которая называется Киркленд-Мурсайд.

— «Кирклендские услады»! Какое веселое название!

По изменившемуся выражению его лица я поняла, что мои слова чем-то его смутили. Больше того, я догадалась, что моему собеседнику дома живется не слишком сладко. Может быть, поэтому на его лице лежит тень печали? Мне следовало обуздать свое любопытство и не лезть ему в душу, но я никак не могла уняться.

— Киркленд-Мурсайд, — повторила я. — Это далеко отсюда?

— Наверное, миль тридцать.

— Значит, вы здесь отдыхаете и вчера отправились на прогулку по пустоши, когда…

— Когда случилось это происшествие с собакой. Думаю, меня оно порадовало не меньше, чем вас.

Я почувствовала, что неловкость между нами прошла, и предложила:

— Извините, я ненадолго отлучусь, схожу за Пятницей.

Когда я вернулась, неся корзину с собакой, в гостиной был отец. Вероятно, Фанни настояла, чтобы он не оставлял нас одних, да и самому отцу это, вероятно, казалось нарушением приличий. Габриэль рассказывал ему, как мы торговались из-за собаки, и отец держался чрезвычайно приветливо. Он был само внимание, и я почувствовала благодарность за то, что он хотя бы напускает на себя заинтересованный вид. Ведь на самом деле все это его интересовать не могло.

Пятница трепыхался в своей корзине, делая слабые попытки встать. Он явно обрадовался Габриэлю, длинные изящные пальцы которого ласково почесывали его за ухом.

— Пятница полюбил вас, — заметила я.

— Но главное место в его сердце принадлежит вам.

— Я ведь и познакомилась с ним первая, — напомнила я. — Теперь он всегда будет со мной. Разрешите мне вернуть вам деньги, которые вы заплатили цыганке.

— Даже слышать об этом не желаю, — заявил Габриэль.

— Но я хочу, чтобы Пятница полностью принадлежал мне.

— Так и есть. Но не скрою, и мне хотелось бы знать, как обстоят его дела. Разрешите, я еще раз заеду справиться о его здоровье?

— Неплохая мысль — завести собаку, — признал отец, подошедший к корзине взглянуть на Пятницу.

Мы так и стояли вокруг корзинки, когда Мэри ввезла столик с чаем. Кроме хлеба с маслом и печенья на подносе красовались горячие пышки. Я разливала чай из серебряного чайника и впервые после возвращения из Франции чувствовала себя счастливой. Наверное, такое же удовольствие я могла испытать только от возвращения дяди Дика.

Лишь позже я поняла, почему мне было так хорошо: иаконец-то в доме появился кто-то, кого я могла любить. Я имею в виду Пятницу. О Габриэле я так еще не думала, это пришло потом.

Он спал в моей комнате в корзинке и всюду следовал за мной по пятам. Я все время с ним разговаривала. С Пятницей дом стал совсем другим, моя жизнь переменилась. Пес не довольствовался ролью компаньона, он жаждал быть моим защитником.