Твоя мать умерла, дав тебе жизнь, и случилось это спустя всего два месяца после гибели нашей дочки.

Твой отец привез тебя к нам, желая дать тебе надежный приют, и мы с ним надеялись, что забота о младенце явится спасением для моей бедной жены. Тебя ведь и звали так же, как нашу дочь. Мы ее назвали Кэтрин в честь ее матери, а твой отец дал тебе это же имя, раз решил перевезти тебя к нам…»

На мгновение я оторвалась от письма: все события моей жизни с удивительной ясностью выстраивались в стройный ряд. Мою душу переполняло ликование — ведь то, чего я боялась больше всего, оказалось неправдой!

Сделав над собой усилие, я постаралась оживить прошлое и вдруг вспомнила женщину с безумным взором, так крепко прижимавшую меня к груди, что я пугалась и разражалась плачем. Мои мысли обратились к несчастному, кого я столько лет считала своим отцом. Каково ему было все эти тяжкие годы, ему, кто не мог забыть, как счастлив он был со своей любимой женой, давно запертой в Уорстуистле! Какие сны снились ему, когда он звал ее среди ночи, умоляя вернуться, звал ее прежнюю, не ту, какой она теперь стала?

Сердце мое исходило жалостью к ним обоим. Как я каялась, что тяготилась нашим мрачным домом, куда из-за вечно закрытых жалюзи никогда не заглядывало солнце!

Я стала читать дальше:

«Дик считал, что тебе будет лучше у нас. Он говорил, что ребенку, тем более если у него нет матери, не годится жить с отцом, который подолгу отсутствует. Теперь, когда твоей матери не стало, он не в силах был расстаться с морем. Он признавался мне, что на берегу он места себе не находил, а в море ему становилось легче. И мы условились, что ты будешь считать своим отцом меня, хотя я часто говорил Дику, что ты чувствовала бы себя гораздо счастливей, если бы знала, что твой отец — он. Ты сама помнишь, как он всегда тебя любил! Он задался целью, чтобы ты получила образование на родине твоей матери, потому-то тебя и отправили в Дижон. Мы стремились убедить всех, что ты моя дочь, так как поначалу надеялись, что и моя жена сможет признать тебя своим ребенком.

Если бы эта надежда сбылась! Какое-то время мы верили, что так и будет. Но для твоей тети горе оказалось губительным, и мы вынуждены были поместить ее в лечебницу. А потом и сами переехали в Глен-Хаус. Здесь ничто не напоминало нам о прошлом, к тому же Уорстуистл был совсем близко…»

О, если бы я знала все это раньше! Быть может, я хоть как-то сумела бы облегчить его жизнь! Но что было, то прошло, а я в то декабрьское утро чувствовала себя счастливой. С души моей свалилось тяжкое бремя страха. Теперь я могу со спокойной душой доискиваться, кто же в этом доме мне враг. И не отступлюсь, пока не узнаю.

А в начале весны появится на свет мое дитя, и я никому не позволю разлучить нас, даже на минуту. А там, глядишь, приедет и дядя Дик. Ах нет, не дядя Дик, а мой отец! Но для меня он, наверное, навсегда останется дядей Диком.

Я буду растить моего ребенка рядом с Саймоном, и наши чувства будут крепнуть, как это обычно бывает, и едва наметившиеся бутоны любви расцветут и принесут желанные плоды. Да, в тот день я действительно была безумно счастлива.

Я просидела с письмом у себя в комнате целый день, тихо наслаждаясь счастливыми известиями. Я даже не выходила к столу, хотя мне очень хотелось протрубить о моих новостях всем-всем — и Руфи, и Люку, и сэру Мэтью, и тетушке Саре. Однако я решила на время затаиться. Письмо отца делало меня неуязвимой. Все мои страхи как рукой сияло. Я знала, что, если, проснувшись среди ночи, увижу у своей постели монаха, меня это нисколько не испугает.