Больше ничего разобрать было невозможно.
— Она упадет! Кто это? Что это значит? — кричала Руфь и, опередив меня, бросилась в дом. Она двигалась куда быстрей, чем я. А я уже едва могла дышать, но со всех ног спешила за ней. В коридор вышел Люк. Он удивленно уставился на бегущую мать, потом перевел глаза на меня, с трудом поспевающую за ней.
— Ради всего святого! Что случилось? — воскликнул он.
— Кто-то свесился с балкона! — выкрикнула я. — С балкона Габриэля.
— Кто?
Люк поспешил вверх по лестнице впереди меня, а я, выбиваясь из сил, старалась не отстать.
На площадке появилась Руфь. На ее губах играла горькая усмешка. В руках она держала плащ. И я сразу узнала его — мой зимний плащ, предназначенный защищать меня от стужи и ветра. Длинный синий плащ с капюшоном.
— Мой плащ! — ахнула я.
— С какой стати вы повесили его на балконе? — резко, почти грубо спросила Руфь.
— Повесила? Я? Да что вы такое говорите?
Руфь и Люк понимающе переглянулись. Потом Руфь пробормотала:
— Кому-то хотелось, чтобы плащ приняли за человека, падающего с балкона. Я чуть не лишилась сознания, когда это увидела. Какая глупая шутка!
— Но кто это сделал? — воскликнула я. — Кто придумывает все эти гнусности?
Мать с сыном смотрели на меня так, будто я несу какую-то дикость и тем подтверждаю зародившиеся у них сомнения на мой счет.
По-видимому, Руфь и Люк утвердились во мнении, что мне свойственны чудачества. Впрочем, пожалуй, это слишком мягкое определение для того, что они думали обо мне. Я чувствовала, что они наблюдают за каждым моим шагом. Это тоже действовало на нервы.
Я собралась было навестить Редверзов и рассказать все им, но меня так одолела подозрительность, что я опасалась даже Хейгар. А Саймон хоть и принял мою версию о монахе, но кто знает, как он отнесется к рассказу о занавесках и грелке. Во всем этом я видела чей-то злой умысел, и мне не терпелось как можно скорее доискаться до истины. Но разбираться мне предстояло в одиночку. Я не доверяла больше никому, кто был хоть как-то связан с «Усладами».
На следующий день я снова отправилась к миссис Картрайт. Все, что она рассказывала о живых картинах, представлялось мне крайне важным, и я надеялась выпытать у нее что-нибудь еще. Кроме бирюзовой брошки я прихватила и отделанную эмалью шкатулку, которая сохранилась у меня с незапамятных времен и стояла без применения.
Мне повезло, и я застала миссис Картрайт дома одну. Она бурно приветствовала меня, а брошка и шкатулка вызвали у нее восхищение.
— О, миссис Рокуэлл, как вы добры! И сами все принесли! Теперь не надо думать, кого к вам послать! Вижу, вижу, вы будете нам незаменимой помощницей. Как приятно! Уверена, что эти очаровательные вещички можно хорошо оценить. А если хотите первой посмотреть, чем мы уже располагаем, я с превеликим удовольствием вам покажу.
И миссис Картрайт лукаво поглядела на меня, решив, видно, что я только за тем и явилась.
Я не сразу нашлась что ответить. Но мне нельзя было вызывать подозрений. Я чувствовала, что с тех пор, как начались эти странные происшествия, я должна уметь объяснить каждый свой шаг.
— Ну что ж… — начала я. Миссис Картрайт прервала меня и заговорщически зашептала:
— Да почему, собственно, вам и не быть первой? Вы вполне это заслужили. И вам будет удобно выбрать рождественские подарки, тем более вы не в том положении, чтобы ездить их разыскивать. Полагаю, все, кто помогает нам, должны иметь известные привилегии… Изучите все как следует, а потом, может быть, выпьете со мной чашечку кофе?
Я сделала вид, будто только и мечтаю об этом. |