Не успели мы подойти к двери, как она была распахнута горничной, видимо, услышавшей шум подъезжающего экипажа. Кучер, не дожидаясь приказаний отъехал от крыльца. Похоже, дом был полон слуг, предупреждавших каждое желание Саймона.

Мы вошли в холл с выложенным плитками полом и широкой лестницей. Холл находился в центре дома, и, взглянув вверх, можно было увидеть крышу. Дом в самом деле был достаточно просторным, но в сравнении с Забавами казался маленьким и уютным.

Саймон повернулся ко мне.

– Если вы подождете здесь минутку, я поднимусь и сообщу бабушке о вашем приезде.

Он взбежал по ступенькам на галерею второго этажа, постучал в одну из дверей и вошел. Через несколько минут он снова появился и сделал мне знак подняться.

Посторонившись, чтобы пропустить меня в дверь, Саймон объявил торжественным тоном, если и содержавшим насмешку, то хорошо замаскированную:

– Миссис Габриель Роквелл!

Я вошла. Комната была заставлена громоздкой мебелью, толстые плюшевые шторы и кружевные занавески были раздвинуты и удерживались затейливыми бронзовыми кольцами. Помимо стола в центре комнаты, там и сям стояли маленькие столики; набитый конским волосом диван, высокие напольные часы, множество стульев и кресел, шкафчики с фарфором, этажерка с безделушками, большая ваза с красными и белыми розами. Однако все это я окинула лишь беглым взглядом, ибо внимание мое сразу привлекла женщина, восседавшая в кресле с высокой спинкой.

Это была Агарь Редверз – или Роквелл-Редверз, как она предпочитала называть себя, – диктатор детской, сохранивший диктаторские замашки на всю жизнь.

Хотя она сидела, было видно, что она высока ростом; спина ее была совершенно прямой, кресло под ней – не мягким и удобным, а жестким, с резной деревянной спинкой; седые волосы, убранные в высокую прическу, увенчивал белый кружевной чепец. В ушах красовались гранатовые серьги, платье из бледно-лилового атласа заканчивалось высоким кружевным воротничком, заколотым гранатовой брошью в цвет серьгам. Палка черного дерева с золотым набалдашником была прислонена к креслу. Глаза Агари Редверз были ярко-синими и тоже походили на глаза Габриеля, и также были лишены его мягкости – в этой женщине вообще не было ничего мягкого. Ее руки, лежавшие на резных деревянных подлокотниках, должно быть, в молодости отличались красотой; они до сих пор сохранили изящество и были унизаны бриллиантовыми и гранатовыми кольцами.

Несколько мгновений мы оценивающе разглядывали друг друга. Ощутив исходившую от нее легкую враждебность, я подняла голову выше обычного и сказала с оттенком высокомерия:

– Добрый день, миссис Редверз.

Она протянула мне руку жестом королевы, приветствующей подданную. Вид у нее при этом был такой, словно она ожидала, что я опущусь перед ней на колени. Вместо этого я взяла ее за руку и вежливо наклонила голову.

– Я рада, что вы все-таки приехали, – промолвила она, – хотя ждала вас раньше.

– Это была идея вашего внука, – сообщила я.

– Ах, вот как! – Ее губы дрогнули, что меня немало позабавило. – Но что же вы стоите.

Саймон принес мне кресло и поставил его напротив кресла старой леди – так, что, усевшись, я оказалась лицом к свету, падавшему сквозь кружевные занавески; ее же лицо оставалось в тени, и у меня возникло чувство, что даже в такой мелочи они не хотят дать мне преимущества.

– Вас, вероятно, мучает жажда после утомительной дороги, – предположила миссис Редверз, пронизывая меня взглядом, будто хотела прочитать мои мысли.

– Дорога была довольно короткой.

– Для чая еще рано, но, я думаю, в данном случае мы можем нарушить распорядок.

– Я могла бы подождать.