– Ну вот, теперь весь дом пропахнет псиной! В тарелках будут плавать клочья шерсти, а в постелях прыгать блохи!..

Я промолчала и принялась за дело – весь остаток дня я через равные промежутки времени давала песику размоченный в молоке хлеб и даже ночью один раз покормила его. Притащив к себе в комнату большую корзину, я устроила ему постель. Это был счастливейший вечер в моей жизни, – удивительно, почему в детстве мне не приходило в голову попросить собаку. Может, я смутно догадывалась, что Фанни не позволит.

Но что проку сожалеть о прошлом – главное, что теперь собака у меня была.

Пес доверял мне с первой минуты нашего знакомства. Он лежал в корзине, не в силах пошевелиться, но его глаза говорили мне: я знаю, ты не причинишь мне зла. Эти глаза, уже любящие, неотрывно следили за каждым моим движением, и я понимала, что он будет предан мне до последнего вздоха. Надо было придумать ему имя. Как же его назвать? И тут я вспомнила, что сегодня пятница, и решила: так его и назову, пусть он будет моим Пятницей.

К утру стало ясно, что Пятница твердо стоит на пути к выздоровлению. Я с нетерпением ожидала визита Габриеля, ибо теперь, когда мои волнения по поводу собаки немного улеглись, мысли мои стали все чаще возвращаться к человеку, разделившему со мной это необычное приключение. Все утро я прождала напрасно и с огорчением подумала, что, должно быть, он уже забыл о нас. Мне же очень хотелось еще раз выразить ему свою благодарность, ведь я не сомневалась, что Пятница обязан жизнью его своевременному появлению.

Габриель приехал в четвертом часу. Я была в своей комнате с Пятницей, когда во дворе раздался стук копыт. Уши Пятницы приподнялись, хвост дернулся, словно он почувствовал приближение своего второго спасителя.

Я осторожно выглянула в окно, стараясь, чтобы снизу меня не было видно. Габриель был, безусловно, красив, но красота его была не по-йоркширски тонкой и благородной. В нем чувствовался аристократизм. Собственно, я отметила это еще вчера, но сегодня начала сомневаться: уж не показался ли он мне столь благородным по контрасту с хозяйкой Пятницы.

Я поторопилась спуститься вниз, ибо не хотела, чтобы Габриеля встретил недостойный его прием. На мне было темно-синее бархатное платье – мое лучшее, ведь я ждала гостя, – косы я уложила венцом вокруг головы.

Сбежав с крыльца, я встретила подъехавшего к дому Габриеля. Он снял шляпу и приветствовал меня жестом, который Фанни, без сомнения, назвала бы «дурацким», но который мне показался верхом изящества и учтивости.

– Вы все-таки приехали! – воскликнула я. – Пятница поправляется. Я окрестила его так в честь дня, когда он был найден.

Габриель слез с лошади, и в этот момент появилась Мэри. Я велела ей позвать конюха и проследить, чтобы он позаботился о лошади.

– Входите же, – пригласила я Габриеля, и когда он ступил в холл, наш дом показался мне светлее.

– Пойдемте в гостиную, – предложила я, – я позвоню, чтобы нам подали чай.

Поднимаясь по лестнице, я дала Габриелю полный отчет в том, как заботилась о Пятнице.

– Я схожу наверх и принесу его. Вы сами увидите, как он окреп.

В гостиной я раздвинула шторы и подняла жалюзи. Комната сразу оживилась, – а может, причиной тому было присутствие Габриеля. Он уселся в кресло, улыбнулся мне, и по выражению его лица я поняла, что в синем бархатном платье, аккуратно причесанная я сильно отличаюсь от той девушки в амазонке, которую он видел вчера.

– Я рад, что вам удалось спасти его. – На самом деле это ваша заслуга. Мои слова явно были ему приятны.

На звонок в гостиную прибежала Дженет. Она ошеломленно уставилась на гостя, а когда я попросила ее принести чай, была так поражена, словно я потребовала достать луну с неба.