Конфуций пробудил в своих друзьях желание построить реформированный мир и в процессе подготовки к этому поднять уровень своего образования до высочайших стандартов. Он читал ученикам курс лекций по предметам, знание которых считал важным для каждого кандидата на пост государственного чиновника. Некоторые из этих предметов были техническими (правительственные документы, протоколы и правила); некоторые — практическими: церемониальные процедуры и музыка; а некоторые — гуманитарными: история, литература и философия, которые он считал главными инструментами для формирования характера.

Когда Конфуций начал посвящать большую часть своего времени регулярным занятиям, он оставил работу и стал жить на ту плату, которую могли предложить ему ученики, даже если это была всего лишь связка сухого мяса, и не отказывал никому, кроме глупцов и лентяев. Он отличался от всех, кто учил до него, не только тем, что был первым профессиональным учителем в Китае, но и тем, что к нему мог обратиться любой человек, независимо от происхождения, и узнать все возможное о принципах, разнящихся с теми, которые поддерживали существующую общественную формацию. И все же он считал себя не столько учителем, сколько человеком, готовящимся к великой задаче. Конфуций имел мессианскую убежденность в том, что рано или поздно его призовут осуществить на практике те реформы, которые он проповедовал. Ученики были его потенциальными заместителями, которые помогут решить эту задачу, когда придет время.

Хотя последователи идей Конфуция в последующие эпохи отличались большой ученостью, а слово «конфуцианство» стало синонимом образованности, сам Конфуций интересовался книгами только как источниками знаний и инструментами для формирования характера. О наиболее часто используемой им книге «Шицзин» он говорил, что та может «вдохновить, расширить кругозор, сблизить с другими людьми, научить, как сдерживать свое недовольство»; кроме того, она содержала практическую информацию — названия животных и растений, правила поведения и житейский опыт. Он стремился развивать в своих учениках критическое мировоззрение, призывал их смотреть и слушать, при этом воздерживаясь от суждений о том, что вызывает сомнения, и был строг с теми учениками, которые, копируя древний текст, пытались угадать смысл, вместо того чтобы оставлять пропуски в «темных» местах.

Конфуций сделал больше любого другого человека в Китае для укрепления верховного авторитета учителя, что достаточно иронично, поскольку он ясно говорил о собственном несовершенстве, с готовностью признавал свое невежество и никогда не претендовал на то, что обладает монополией на истину. Если ему казалось, что ученик прав, он так и говорил; если тот ошибался, он рассуждал вместе с ним, а если ему не удавалось переубедить, просто оставлял тему. Он никогда не грозил и не запугивал («Человек, который прикрывает свою внутреннюю слабость грубыми и высокомерными манерами, не лучше, чем вор», — говорил он).

Он воспринимал все знания как гипотетические, а все рассуждения — как утлое суденышко в океане неопределенности. Такой подход к истине, когда каждое заключение рассматривается как гипотеза, которая может быть опровергнута, составляет основу того, что мы сегодня называем научным методом.