Китайская традиция предлагает в своём роде систематический взгляд на такой смутный и ускользающий предмет, как хаос в мире и человеческой деятельности. Мы уже легко можем догадаться, что в китайской мысли понятие хаоса естественно сопутствовало истолкованию реальности как события — всегда единичного, даже уникального и поэтому не допускающего общей меры. Но природа события, как мы выяснили выше, есть со-бы-тийность или, ещё точнее, неизмеримый разрыв, пустотное средоточие-среда в истоке жизненного опыта как чистого динамизма превращения. Хаос никогда не равен себе, не имеет ни формы, ни идеи, ни субстанции, ни сущности. Он представляет, конечно, предел неопределённости, но неопределённости творческой, чреватой всеми возможностями жизни. Эта безграничная мощь хаоса может и должна быть использована в политике. Большая сила и правда заключены в лозунге Мао Цзэдуна: «Велика смута в Поднебесной. Положение благоприятное!» Оставляя в стороне бесплодные и фиктивные расчёты эффективности, мы можем сказать, что действие может быть успешным только тогда, когда возникает разрыв между исчерпавшей себя ситуацией и ситуацией назревающей, когда время становится Кайросом, «импульсом перемен» — моментом резкой смены нашего видения мира, моментом создания нового мира. В этом смысле хаос становится синонимом творческого начала мироздания.

В древнекитайской философской литературе классический пассаж о Хаосе содержится всё в той же книге «Чжуан-цзы». В конце седьмой главы этого даосского канона помещён следующий сюжет:

«Владыкой Южного Океана был Спешащий, владыкой Северного Океана был Торопливый, а владыкой Середины Земли был Хаос. Быстрый и Стремительный время от времени встречались на земле Хаоса, а тот принимал их с необыкновенным радушием. Быстрый и Стремительный захотели отблагодарить Хаос за его доброту. — Все люди имеют семь отверстий, благодаря которым они слышат, видят, едят и дышат, — сказали они. — Только у нашего Хаоса нет ни одного. Давайте продолбим их в нём! Каждый день они стали проделывать по одному отверстию, а на седьмой день Хаос умер».

В этом странном рассказе нашли отражение едва ли не все основные темы китайского учения о мире и бытии. Хаос, пребывающий «в центре» мироздания (соответствующем стихии Земли), есть условие существования всех вещей: недаром «на его земле» встречаются олицетворения мировых стихий. Принимает же их хозяин с «необыкновенным радушием» (букв, «высшей добротой»), благодаря которому воцаряется вселенское согласие: Юг в китайской космологии соответствует стихии Огня, Север — стихии Воды, а их встреча в центре, то есть в стихии Земли, считалась в даосской традиции главным условием зарождения в теле подвижника Дао так называемого «золотого эликсира» — вечноживого эмбриона. Однако Хаос воплощает качественно иной, более высокий порядок бытия по сравнению с физическим космосом, отчего владыки мировых океанов не могут его понять и, как можно догадаться, оценить по достоинству его доброту, что значило бы оставить Хаос в покое. Ибо Хаос воплощает абсолютно внутреннее, высшую полноту и самодостаточность, тогда как проделывание дырок в нём соответствует проецированию на Хаос человеческих понятий, попытку переделать его по образу и подобию человека. Ограниченность правителей Севера и Юга заключается как раз в том, что они хотят, как принято среди людей, отблагодарить хозяина за милость. Однако очеловечивание Хаоса равнозначно его гибели. Древнейший комментатор «Чжуан-цзы» Го Сян так и говорит: «Нарочитое делание губительно». До некоторой степени китайское предание о Хаосе составляет интересную антитезу библейской легенде о сотворении человека за одним важным исключением: смерть Хаоса, превращённого в человека, означает не преднамеренное убийство (ср.