Конечно, Рябцев будет упорно долдонить, что предупредил журналиста, что никакого злого умысла не было. Он понимает, что ему светит статья за умышленное убийство, и отступать ему некуда.
Но вот некоторые другие оправдания Рябцева показались мне достаточно убедительными. В самом деле, Рябцеву вовсе ни к чему было забивать медаль в замок ремня безопасности «Нивы». Зачем парню надо было кидать тень на Белоносова, то есть резать курицу, которая несла ему золотые яйца? Белоносов исправно платил по сто баксов за ампулу, и последнюю партию метанофентанила Рябцев, скорее всего, тоже приготовил для Белоносова. А кто ж еще был связан с наркоторговцами и умел сбывать наркоту, как не физрук?
Я вспомнил, как Рябцев сболтнул, что химикаты ему иногда поставлял Белоносов. Не говорит ли это о том, что канистру, с которой я видел Рябцева на территории института, дал ему физрук? Вполне может быть. Следовательно, Рябцев встречался с ним сегодня вечером и знает, где физрука можно найти.
Кажется, у меня появился шанс в самое ближайшее время схватить за руку Белоносова. На месте Рябцева я бы сломя голову помчался в институт, чтобы сообщить физруку о частном сыщике и яме, которую тот старательно роет для него.
Я выскочил в коридор и на лестнице догнал Ольгу Андреевну с Рябцевым. Юный химик успел переодеться. Он был уже в роскошной дубленке с белыми меховыми отворотами. Белый длинный шарф из ангорской шерсти, многократно намотанный на шею, прикрывал его разбитые губы. Учительница держала объект своей моральной ответственности под руку. Оба сохраняли гордое молчание.
Я проводил их до входных дверей и открыл ключом замок.
– До приезда милиции я останусь в школе, – известил я учительницу, на что она даже не повела бровью.
Когда они вышли, я опять запер замок и побежал по коридору в класс, через который час назад проник в школу. Перелез через подоконник и бесшумно спрыгнул на пожухлый газон. Туман заметно рассеялся и все же еще позволял незаметно следить за парочкой, которая быстро шла в сторону центральной площади.
Чуть пригнувшись, я перебегал от куста к кусту, от дерева к дереву, сохраняя такую дистанцию, чтобы не потерять учительницу и ученика из виду. У памятника они остановились. О чем они говорили, я не мог расслышать, лишь несколько фраз Ольги Андреевны долетели до моего слуха:
– … это обязательно, обязательно!.. самая серьезная улика… просто невозможно будет доказать…
Как я ни старался, так и не смог расслышать, о какой улике шла речь. Потом они застыли на долгое время, и я понял, что Ольга Андреевна позволила Рябцеву целовать себя. Юное дарование никак не могло насытиться, и, в конце концов, учительница оттолкнула его от себя.
– Потом, милый мой, потом! – услышал я ее грудной, немного хриплый голос.
Повернувшись, Ольга Андреевна быстро зашагала в сторону своего дома, а Рябцев, будто примерзнув к асфальту, еще некоторое время провожал ее взглядом.
– Я люблю вас! – крикнул он, и я снова уловил в его голосе слезы. – Я очень вас люблю, Ольга Андреевна, родная, дорогая, милая моя!
Наконец, он тоже повернулся и побежал в противоположную сторону, к водонапорной башне.
Наступил ответственный момент. Я не сомневался, что Рябцев бежит в институт, чтобы встретиться с Белоносовым и предупредить его о надвигающейся опасности. Видимо, Ольга Андреевна убедила его сделать это. Я не должен был ни спугнуть Рябцева, ни потерять его из виду, и мне ничего не оставалось, как побежать за ним следом.
Рябцев бежал по прямой, легко и быстро. Мне же приходилось трусить за ним на цыпочках, да все время держать его в поле зрения, да еще вилять из стороны в сторону, прячась за кустами. У водонапорной башни я его ненадолго потерял. Рябцев быстро юркнул в проем ворот, и тогда я, уже не таясь, помчался к воротам со спринтерской скоростью. |