|
Наступило молчание, потрясенные гости, замерев, наблюдали, как несравненная жемчужина медленно растворяется в крепком уксусе. Вот от нее не осталось следа, и тогда Клеопатра подняла кубок, покрутила его, взбалтывая уксус, и выпила весь до последней капли. – Еще уксусу, раб! – воскликнула она. – Моя трапеза не кончена! – И она вынула жемчужину из другого уха. – Нет, клянусь Вакхом! Этого я не позволю! – вскричал Антоний и схватил ее за руки. – Того, что я видел, довольно. И в эту минуту я, повинуясь неведомой мне силе, громко произнес: – Еще один час твоей жизни пролетел, о царица, – еще на один час приблизилось свершение мести Менкаура! По лицу Клеопатры разлилась пепельная бледность, она в бешенстве повернулась ко мне, все остальные в изумлении глядели на нас, не понимая, что означают мои слова. – Как ты посмел пророчить мне несчастье, жалкий раб! – крикнула она. – Произнеси такое еще раз – и тебя накажут палками! Да, палками, клянусь тебе, Гармахис, – как злого колдуна, который накликает беду! – Что хотел сказать этот астролог? – спросил Антоний. – А ну, отвечай, негодяй. И объясни все ясно, без утайки, ибо проклятьями не шутят. – Я служу богам, благородный Антоний, и слова, которые я произношу, вкладывают в мои уста они, а смысла их я не могу прочесть, – смиренно ответил я. – Ах, вот как, ты, стало быть, служишь богам, о многоцветный волшебник! – Это он так отозвался о моем роскошном одеянии. – А я служу богиням, они не так суровы. Но у нас с тобой много общего: я тоже произношу слова, повинуясь их воле, и тоже не понимаю, что они значат. – И он вопросительно посмотрел на Клеопатру. – Оставь этого негодяя, – с досадой проговорила она. – Завтра мы от него избавимся. Ступай прочь, презренный. Я поклонился и пошел из зала, и пока я шел, я слышал, как Антоний говорит: – Что ж, может быть, он и негодяй – ведь все мужчины негодяи, – но мне твой астролог нравится: у него вид и манеры царя, к тому же он умен. За дверью я остановился, не зная, что делать, в моем горе я растерялся. Но тут кто то тронул меня за руку. Я подняла глаза – возле меня стояла Хармиана, она выскользнула из зала, воспользовавшись тем, что пирующие поднимаются из за стола, и догнала меня. В беде Хармиана всегда спасала меня. – Идем со мной, – шепнула она, – тебе грозит опасность. Я послушно пошел за ней. Что мне еще оставалось? – Куда мы идем? – спросил я наконец. – В мою комнату, – ответила она. – Не бойся; нам, придворным дамам Клеопатры, нечего терять: если нас кто то увидит, то решит, что мы любовники и у нас свидание, и ничуть не удивится – такие уж у нас нравы. Мы далеко обошли толпу и, никем не замеченные, оказались возле маленькой боковой двери, за которой начиналась лестница, и мы по ней поднялись. Наверху был коридор, мы двинулись по коридору и нашли с левой стороны дверь. Хармиана молча вошла в темную комнату, я за ней. Потом она заперла дверь на задвижку и, раздув тлеющий уголек, зажгла висячий светильник. Огонь разгорелся, и я стал осматривать комнату. Комната была небольшая, всего с одним окном, причем оно было тщательно занавешено. Стены выкрашены белой краской, убранство самое простое: несколько ларей для платьев; древнее кресло; что то вроде туалетного столика, ибо на нем стояли флаконы с духами, лежали гребни и разные вещицы, которыми любят украшать себя женщины; белое ложе с накинутым на него вышитым покрывалом и с прозрачным пологом от комаров. – Садись, Гармахис, – сказала Хармиана, указывая на кресло, а сама, откинув прозрачный полог, села напротив меня на ложе. Мы оба молчали. – Ты знаешь, что сказала Клеопатра, когда ты вышел из пиршественного зала? – наконец спросила она меня. |
