Когда Сара проснулась, увидела рассветное небо, услышала похотливый крик петуха, увивавшегося за курами, оказалось, ночью ей было дано первое знамение того, что она совершенно свободна служить Ричарду и любить его, не оглядываясь на прошлое.

Герман окучивал молодую кукурузу, положив на перевернутое ведро магнитофон с записями испанской гитары.

– Молодец, что зашел, – сказал он. – Пойдем выпьем.

Герман усадил гостя под бамбуковым навесом, принес кувшин белого вина и тарелку черных маслин. Наполнил стаканы и спросил: «Что это тебя ко мне занесло?»

– Просто решил прогуляться.

Герман дернул себя за длинный ус и улыбнулся: «А наша монахиня – она, верно, прогуляться не захотела?»

– Нет. Перешивает новое платье.

– Марсокс заходил. Сказал, ты с ней в город ездил. – Герман запустил маслиновой косточкой в ящерку, и та поспешила в заросли рододендрона. – Ты, конечно, одолжил ей денег?

– Ничего не поделаешь… Своих у нее нет.

– Замечательные слова. Знаешь, какая женщина тебе нужна? Та, что возьмет тебя в оборот и возродит твой иссякающий банковский счет. Я ведь прав, а?

Фарли кивнул и улыбнулся: «Ты, Герман, всегда прав. Честно говоря, я и пришел к тебе сказать, насколько ты оказался прав. У нее вчера ночью начались месячные. Ее беременность – самообман. Ты как в воду глядел».

– Она сама сказала?

– Когда я принес ей завтрак. И глазом не моргнула. Выложила и все. Сидела такая голубоглазая, светловолосая, как подстриженная Мадонна.

– Что ж, отлично. – Герман пожал плечами. – И ничего удивительного. На свете немало наивных девушек, которые считают, что забеременеют, едва мужчина их поцелует. Итак, теперь ей не о чем беспокоиться, можно путешествовать свободно… без постыдного багажа.

– Ты ее невзлюбил, верно?

– Дело не в этом. Есть у меня на ее счет одно странное ощущение. Боюсь, что она погубит тебя. Колдунья.

– Ты принял сторону Марии, – усмехнулся Фарли.

– Нет. Но ощущение остается. Мое заветное желание – посмотреть, как ты вежливо прощаешься с этой женщиной навсегда. Или, еще лучше, женишься. На другой.

– Такая мысль мне и в голову не приходила.

– В том-то и беда. Сара должна питать к тебе совсем особые чувства – ты же спас ее. Дело было бы проще, если бы она, скажем, просто свалилась за борт корабля. Сказала бы тебе спасибо – и все. Но эта женщина, видимо, старается восполнить тобою то, что так долго отрицала. Восемь лет она была монахиней и о близости с мужчиной даже думать не смела. А потом – из-за какого-нибудь совершенно невинного случая – вообразила себя беременной. Даже тело свое заставила на время этому поверить и убедила себя, будто сохранить честь или что там еще, можно только покончив с собой. Но в решающий миг здравый смысл восторжествовал – она поняла, что хочет жить. А жизнь ей сохранил именно ты… вытащил ее из пучины. Теперь ей есть за что ухватиться. Есть опора… есть человек, которому, по ее убеждению, она нужна.

– Ну, это уж слишком. Никто мне не нужен. Да ей и нечего мне дать.

Герман покачал головой: «Тогда зачем ты приперся сюда? Обычно ты заглядываешь ко мне раз или два в году – если телефон портится.