– Нет! – возразил доктор Фелл, и это слово прозвучало как револьверный выстрел.

Майлс вытаращил на него глаза.

– Что вы хотите этим сказать? – требовательно спросил Майлс. – Не считаете же вы, что Пьер Фреснак и нелепое обвинение в вампиризме…

– О нет! – покачал головой доктор Фелл. – Мы можем забыть о юном Фреснаке и поддельных укусах на его шее. Они только уводят нас от главного. Не играют никакой роли. Но…

– Но – что?

Доктор Фелл некоторое время пристально вглядывался в пол, после чего медленно покачал головой и посмотрел Майлсу прямо в глаза.

– Гарри Брук, – сказал он, – написал множество анонимных писем, содержащих обвинения в адрес Фей, в которые он сам не верил. Какая ирония! Какая трагедия! Потому что, хотя Гарри Брук этого не знал, – представить себе не мог, не поверил бы, если бы ему кто-нибудь рассказал, – все обвинения были тем не менее совершенно справедливыми.

Воцарилось молчание.

Молчание длилось, становясь невыносимым… Барбара Морелл нежно положила руку на руку Майлса. Майлсу показалось, что доктор Фелл и Барбара понимающе переглянулись. Но ему требовалось время, чтобы усвоить смысл сказанного.

– Вот вам, – продолжал доктор Фелл, четко, громко и выразительно выговаривая каждое слово, – объяснение многих загадок в этой истории. Фей Ситон не могла не иметь любовных связей с мужчинами. Я хочу проявить деликатность в этом вопросе и просто отсылаю вас к психологам. Но речь идет о психическом заболевании, которым она страдала с юности. Она не виновата: с таким же основанием ее можно винить в болезни сердца, развившейся вследствие этого. Подобные заболевания – таких женщин не так уж много, но они время от времени появляются во врачебных кабинетах – не всегда приводят к трагическому финалу. Но психика Фей Ситон – вы понимаете? – вступала в противоречие с этим изъяном. Ее внешнее пуританство, ее утонченность, хрупкость, изысканные манеры не были притворством. Они соответствовали ее подлинной сути. Случайные связи с незнакомыми мужчинами были и остаются для нее пыткой.

Приехав в 1939 году во Францию в качестве секретарши Говарда Брука, она твердо решила преодолеть этот порок. Она должна была, должна была, должна была это сделать! Ее поведение в Шартре было безупречным. А потом…

Некоторое время доктор Фелл молчал.

Он снова взял фотографию Фей и начал рассматривать ее.

– Теперь вы понимаете? Эта атмосфера, всегда окружавшая ее, объяснялась… ну, обратитесь к своей памяти! Это ее свойство всегда было с ней. Оно мучило ее. Оно окутывало ее, словно облако. Оно не оставляло людей равнодушными, оно тревожило их, хотя люди и не понимали, что с ними происходит, – и так было везде, где она появлялась. Это ее свойство оказывало влияние почти на всех мужчин. Это ее свойство бросалось в глаза почти всем женщинам, вызывая у них злобное негодование. Вспомните Джорджину Брук! Вспомните Марион Хэммонд! Вспомните… – Доктор Фелл прервал сам себя и взглянул на Барбару. – Вы ведь, по-моему, совсем недавно встретились с ней, мадам?

Барбара беспомощно взмахнула рукой.

– Я видела Фей только несколько минут! – быстро запротестовала она. – Как могу я что-то сказать? Разумеется, нет. Я…

– Не хотите ли еще подумать над этим, мадам? – мягко сказал доктор Фелл.