– Сам удивляюсь, – беззлобно оскалился Артемка.

– Вы к Воронкову хоть охрану приставили? – успокаиваясь, спросил Скворцов.

– Кого приставлять-то? Нас здесь всего двое. Да вы не переживайте, никуда он из подсобки не денется. Он же в дрова упился. Я его полчаса за грудки тряс – все без толку. Ни единого намека на просветление сознания. Теперь часов до трех не очухается. Поверьте моему опыту.

Скворцов, наслышанный про «опыт» Артемки в делах невоздержанных возлияний, возражать не стал.

– Мог бы сам около Воронкова остаться. Хоть какая польза была бы. А то мотыляешься здесь без дела, работать мешаешь.

Ухмыльнувшись, Артемка промолчал.

– Ну, веди уж, показывай героя, – потребовал Скворцов, а Карагодину сказал: – Петр Семенович, вы можете быть свободны. Отправляйтесь домой и попытайтесь отдохнуть.

– Если вы не против, товарищ следователь, я бы предпочел приезда Ивана Андреевича дождаться, – попросил Карагодин.

– Иван Андреевич это кто? – уточнил Скворцов.

Вопрос был обращен к участковому, но ответил Карагодин:

– Это директор музея. Господин Михеев сообщил ему о происшествии, и он с минуты на минуту должен быть здесь.

– Хорошо. Оставайтесь, – позволил Скворцов и, подтолкнув Михеева к выходу, направился знакомиться с подозреваемым.

Пройдя по коридору до «лежбища» сторожа Воронкова, Скворцов предпринял попытку привести забулдыгу в чувство. Он тряс Воронкова за плечо и одновременно громко взывал:

– Воронков! Очнитесь! Да вставайте же наконец!

Тот пьяно храпел и на уговоры не реагировал. Тогда Скворцов перешел к более кардинальным мерам. Он хлопал Воронкова по щекам, тер уши, поднимал в вертикальное положение. Карагодину, последовавшему за оперативниками, эта картина напоминала кадры из популярного некогда фильма под названием «Бриллиантовая рука». Так жена Семена Семеныча пыталась вернуть его к жизни. Его так и подмывало предложить Скворцову воспользоваться механическим будильником советских времен. Помнится, в фильме именно этот способ оказался действенным.

Отчаявшись, Скворцов зажал нос и рот Воронкова в надежде, что нехватка кислорода заставит сторожа прийти в себя.

– Боюсь, этот способ приведет лишь к тому, что в музее появится еще один труп, – осторожно высказал свое мнение Карагодин.

Скворцов, зло посмотрев на сторожа, бросил свою жертву и накинулся на Михеева:

– Долго столбом стоять будешь? Машину вызывай. Пора грузить этого…

Скворцов хотел нецензурно выразиться в адрес подозреваемого, но, наткнувшись на осуждающий взгляд Карагодина, сдержался. Махнув рукой, он вернулся в южное крыло. Там уже находился директор музея, Иван Андреевич Шляпин. Скворцов обрадовался возможности переключиться с неудачной попытки привести в чувство сторожа на опрос адекватного свидетеля и тут же рванулся к нему.

– Следователь Скворцов, – привычно представился он. – Вам необходимо ответить на несколько вопросов.

– Да, да! Я понимаю, – заговорил директор, и у Скворцова тут же пропало желание общаться с ним.

От директора несло, как от пивной бочки. Внешне, правда, нельзя было сказать, что Иван Андреевич находится в состоянии алкогольного опьянения, но то, что накануне директор был серьезно занят проблемой ликвидации стратегического запаса спиртного нашей Родины, Скворцов понял сразу.

– У вас в учреждении дресс-код такой, что ли? – кивнув в сторону директора, обратился Скворцов с вопросом к Карагодину.

Тот тактично промолчал.