— Я тебе и так родной. По крови. Твой дядька. А потому отцом быть не смогу.

— А разве папка не родной по крови? — изумился мальчишка.

— Тут другое родство! А что мамка про отца говорит? — спросил Егор.

— Ругает его.

— Как звать папаню?

— Сволочь. Так его бабка зовет. А мамка — кобелем.

— Я про имя спрашиваю.

— Наверное, гад. Так его чаще всего вспоминают.

— А ты его знаешь

— Нет! Ни разу не видел, — сопнул Алешка. И только хотел спросить о чем-то, в комнату заглянула Тоня.

— Вот ты где? А ну живо в свою комнату! Кто разрешил сюда войти? — подскочила к Алешке.

— Тонь, ты что срываешься? Оставь его. Чего ж о нем не черкнула ни разу? — упрекнул сестру.

— Было б чем гордиться или чему радоваться! Чуть не сдохла от горя! Зачем тебе боли добавлять? И без того хватало. Молчала! Кто ж позором хвалится?

— Чей он? Кто отец его?

— Иди в свою комнату! — поторопила Тонька сына. И когда за ним закрылась дверь, напомнила: — После ужина поговорим. Хорошо? О том в двух словах не скажешь…

— Я его знаю? — спросил Егор хрипло.

— Теперь уж все прошло. Не стоит ворошить.

— Ты была замужем?

Тонька смутилась. Потом голову вскинула:

— Какая разница, если одна осталась? Я и сама его забыла давно. И тебе не стоит о нем спрашивать.

После ужина сестра, как и обещала, вскоре пришла к Егору. Села у окна, попросив не включать яркий свет. Зажгла тусклый ночник.

— Ну что? Поговорим? — предложила пересохшим горлом. И заговорила тихо, неуверенно, сгорбившись в кресле: — В тот день, когда нас с матерью вызвали на суд, мы не поверили, что беда стоит на пороге. Думали, ошибка случилась. И лишь в зале суда, когда увидели тебя за решеткой, поняли, что это не сон. Хотя верили, что тебя отпустят. Ведь мы ничего не знали и не верили ни одному слову свидетелей, судьи, обвинителя. Мы знали тебя другим. Даж& после процесса, когда огласили приговор, в услышанное не верилось. Мы писали жалобы. Но они оставались без ответа. Я тогда едва закончила школу. Раньше мечтала стать врачом. Но куда там! Устроилась на кондитерскую фабрику. Оклад мизерный. А тут мать слепнуть стала. Ночами ревела. Днем сдерживалась, как могла.

— Хватит меня лажать! Я во всем говно! Скажи, чей пацан? От кого родила? — повысил голос Егор, повернувшись лицом к сестре.

Та хотела обрубить, ответить грубостью, но вовремя приметила злые огни в глазах Егора и сникла.

— Полюбила, — ответила выдохнув.

— В перерыве между жалобами? Что заткнулась? Чей мальчонка?

— Он практику проходил на кондитерской. Студент. Сначала просто встречались. А потом забеременела. Врачи отказались делать первый аборт. А он уже уехал. За все годы ни одного письма. Я и адреса его не знала. И не искала его… Сам знаешь, силой не привяжешь.

— Дальше как жила?

— А что ты рычишь? Иль помогал нам выжить? Иль деньги посылал? А выжили сами, как смогли!

— Смогла, как погляжу, хреново! Что за бабье крутится в доме? Что им здесь надо? Почему не выкинешь их?

— Прошвырнешься! Понял? Не забывайся. И не тронь девок! Попробуй хоть одну шугани, пожалеешь! Я тебе не прощу!

— Ты меня не пугай! Я уж всего отбоялся! В доме этом — мы на равных.