Оно преследовало цель полностью изменить мою жизнь. Должно было подтолкнуть меня к жизни или смерти. И это было решено тем капитаном кавалерии, опустившим перо на бумагу той ночью в своей тихой квартире, в лагере на реке Верд… Но это уже другая история.

Эл Сайбер показал мне индейскую тропу, уходящую из лагеря ниже Фоссил-Крик — Окаменелого ручья, — так что я направился по ней через вершину Хадскрэбл-Меса — Твердая гора — и сделал привал на Оук-Спрингс — Дубовом ручье.

Пальцы мои еще не совсем зажили. Стрелять из винтовки я уже мог, но кольт был еще не под силу. Хотя с того ужасного дня прошло две недели, до нормы мне было далеко. Однако ждать дольше не мог. Сейчас я находился не более чем в двух милях от горы Бакхед и того каньона, где сожгли мой фургон.

В двух или трех милях к северу отсюда расположилась колония мормонов — небольшое поселение, всего несколько домов, где жили люди, пришедшие из Юты… как мне казалось.

Отец рассказывал, что это суровый, но богобоязненный и отзывчивый народ. Именно туда я собирался направиться, когда мне понадобится помощь, и там надеялся раздобыть какие-нибудь сведения. Но сейчас я хотел отдохнуть с дороги, так как устал и не был готов к встрече с тем, что ждало меня впереди.

Оук-Спрингс протекает по дну каньона, и я не видел, чтобы сюда вели следы индейцев. Хорошее отношение, ко мне Викторио — если это был именно он, — ровным счетом ничего бы не значило. Другие апачи могут поступить со мной совсем иначе, а Тонто в этом отношении одно из худших мест в этих краях.

Я развел костер и сварил кофе и кашу, поскольку у меня появилось предчувствие, что в дальнейшем мне придется есть меньше и реже. На рассвете, снова сев в седло, я переехал через перевал, пересек Пайн-Крик и развернулся назад.

Здесь было множество следов. Большинство из них неделю назад оставили копыта добротно подкованных лошадей, каких можно видеть на хорошо управляемом ранчо. Нигде не было и малейшего следа, который мог бы свидетельствовать о том, что на горе когда-то стоял фургон.

На месте, где были сожжены мои пожитки и мулы, меня ждал сюрприз. Кроме почерневшей от огня растительности, не было никаких примет, что здесь когда-то горел огромный костер. Кто-то проделал тяжелую работу, уничтожая все улики. Даже ступицы колес исчезли. Вероятно, их оттащили подальше и сожгли.

Обследовав все вокруг и ничего не найдя, я снова поехал на поляну, где когда-то оставил фургон. Я был настороже, в любой момент ожидая появления всадников, и винтовку держал на луке седла. Неизвестно, сколько у меня было врагов, но если меня найдут, за жизнь свою не дам и ломаного гроша.

Сидя у костра, я чувствовал себя бесконечно одиноким. Мое сердце разрывалось от боли при мысли об Энджи. Я долго жил один до того, как встретил ее. Никто бы не мог похвастаться передо мной более верной и преданной женой.

В семье Сэкеттов я был старшим. Когда пришла беда, первым покинул родное гнездо и ушел на войну. Жили мы в Теннесси, на высоких холмах. У нас никогда не было рабства, и мы ни на кого не смотрели свысока. Поэтому, когда началась Гражданская война, я по зову сердца отправился на Север и присоединился к Союзу.

Я сражался за Союз и в его лице за мою страну. А все Сэкетты и их родственники — потомственные бойцы. Мы всегда готовы взять оружие и идти сражаться. Это у нас в крови.

Так я присоединился к Шестой кавалерии в Ойо и прошел с ней до конца войны. После победы отправился на Запад в поисках удачи.

Туда же двинулись Тайрел и Оррин. Они ушли незадолго до конца войны или сразу после нее — искали дом для мамы и нашли его. Тайрел приобрел себе имя благодаря меткой стрельбе, но в мирное время пошел учиться и стал юристом.