Поэтому он не вникал в подробности, ограничивая свою роль отца мимолетными вечерними ласками или, наоборот, порицаниями, когда жена говорила ему, что это следует сделать.

Он защитил диссертацию — ребенок пошел в садик. Он стал заведующим отделением — Алису отвели в первый класс. Можно сказать, они делали карьеру бок о бок, но собственный профессиональный рост занимал Илью куда больше, чем проблемы дочери.

Еще до рождения ребенка Илье удалось завоевать уважение Тамариных родителей. Они доверяли зятю и, исхитрившись, записали его в жилищный кооператив — Илья был прописан в институтском общежитии. Константин Петрович предлагал помогать с выплатой взносов, но Илья счел это унизительным для себя и принялся работать не только для души, как большинство медиков и ученых тех лет, но и ради денег. Именно ради денег он устроился в антарктическую экспедицию и уехал на год, особенно не задумываясь о том, что оставляет дома маленькую дочь. Бродя среди льдов, сидя возле печки в своем домике, он под вой пурги сочинял для нее забавные рассказы, а в хорошую погоду фотографировал пингвинов, чтобы показать ей снимки, когда она подрастет, но, по правде говоря, скучал по ней мало.

Когда Алиса училась в третьем классе, умерла Лариса Петровна. Вскоре вслед за ней ушел и тесть. Кооперативная квартира, в которую было вложено столько сил, времени и средств, оказалась как будто и не нужна, зато теперь активно работающим родителям пришлось заботиться о ребенке самим. Илья Алексеевич решил, что Тамара примет эстафету из рук матери, и продолжал жить в прежнем режиме, ну а Тамара, кажется, решила, что ребенок уже взрослый и сам может о себе заботиться.

Истина, что Тамара является идеальной женой и матерью, еще долго была для Ильи Алексеевича неоспоримой. Он полностью полагался на ее суждения и считал жену высшим авторитетом в вопросах воспитания, впрочем, как же иначе, если она постоянно напоминала ему об этом сама.

Так прошло около года, и снова, по забавному совпадению, стоило Алисе окончить начальную школу, как Илью Алексеевича выдвинули в начмеды. Против ожидания эта работа оставляла ему больше свободного времени и душевных сил, чем собачья должность заведующего отделением. Пришлось оставить подработки, ведь на руководящих должностях такого уровня совместительство запрещено, слава Богу, пай за квартиру был уже выплачен. Научную работу он тоже бросил, не чувствуя к ней вкуса, таким образом, вечерами Илья Алексеевич теперь бывал дома и мог принимать участие в жизни семьи. Не сразу, исподволь, боясь признаться самому себе, что не ошибся, Илья Алексеевич понял, что на самом деле Тамара равнодушна к дочери.

Он убеждал себя, что ошибается, что такие мысли приходят ему в голову только потому, что они с женой давнымдавно охладели друг к другу. Убеждал себя, что виноват во всем сам, ведь именно он недостаточно хорош для такой надежной, ответственной и нравственной женщины, какой является его жена.

Отношения между мужем и женой действительно складывались непросто, как в любой, наверное, семье, где оба супруга ведут активную общественную жизнь. Он, работая как проклятый, выезжая в опасные командировки, знал, конечно, что жена — это его надежный тыл, но тыл этот был слишком уж надежным, прямо-таки непробиваемым, как бетонная глыба, и таким же твердым, холодным и колючим. А Илье хотелось чего-нибудь помягче, потеплее…

Хотелось огненных борщей с янтарными каплями сала и белоснежным островком сметаны в центре тарелки, салфеток пирамидкой и пышных пирогов. Хотелось обстоятельных завтраков с собой на работу, чтобы салатик в контейнере и нежный поцелуй на дорожку. Хотелось, чтобы его встречали не хмурыми взглядами или упреками, в лучшем случае рассказами, как она вымоталась на работе, а тем же самым нежным поцелуем и бежали радостно разогревать ему обед.

Хотелось, в конце концов, быть уверенным в том, что, отдавая жене зарплату и говоря: купи на нее то-то и то-то, — он получит именно то, что заказывал, а не нечто совсем другое, потому что «так лучше для семьи, и только эгоист может этого не понимать».