Еще только восемь часов. Закуриваю сигару и, расставив ноги, чтобы создать упор против боковой качки, начинаю прогуливаться вдоль борта. Пассажиры первого класса уже покинули палубу, и я нахожусь здесь почти в полном одиночестве. По мостику взад и вперед шагает старший помощник, следя за курсом, которого должен придерживаться стоящий рядом с ним рулевой. Лопасти гребных колес с огромной силой ударяют по воде, производя страшный грохот, когда судно накреняется, и одно из них работает вхолостую. Из трубы вырываются клубы едкого дыма, рассыпая в воздухе снопы искр.

К девяти часам наступает полная тьма. Я пытаюсь высмотреть вдали огонек какого-нибудь парохода, но тщетно: на Каспийском море нет большого движения. Слышны только крики морских птиц — чаек и синьг, отдающихся прихоти ветра.

Прохаживаюсь по палубе и не могу отделаться от мысли, что путешествие может так и закончиться без всяких приключений и мне нечего будет сообщить газете!.. Что же тогда можно сказать в свое оправдание? Нет, я должен пойти на все, лишь бы избежать подобного невезения.

В половине одиннадцатого усаживаюсь на одну из скамей на корме «Астры». Но не тут-то было! На таком ветру долго не посидишь!

Поднимаюсь на переднюю палубу, придерживаясь за планшир. Под мостиком, между колесными кожухами, меня настигает такой порыв ветра, что приходится искать убежища возле товаров, накрытых брезентом. Растянувшись среди ящиков, закутываюсь в одеяло, прислоняюсь головой к просмоленной ткани и тотчас засыпаю.

Спустя некоторое время меня внезапно будит какой-то странный шум. Прислушиваюсь. Похоже, что рядом кто-то храпит.

«Должно быть, это какой-нибудь пассажир с носовой части судна, — предполагаю я. — Видимо, он пролез между ящиками, устроился под брезентом и ему совсем неплохо в этой импровизированной каюте».

Но при тусклом свете керосиновой лампы, едва проникающем с нактоуза, невозможно ничего разглядеть.

Шум прекратился. Оглядываюсь кругом… Никого.

Наверное, это мне почудилось во сне.

Принимаю прежнюю позу и вновь пытаюсь соснуть, но храп возобновляется. Ну конечно! Он идет из того ящика, к которому я прислонился головой.

Черт возьми, да там сидит какое-то животное! Но какое?.. Кошка?.. Собака?.. Нет, этого не может быть! Зачем запирать в такой ящик домашнее животное? Значит, там хищный зверь!.. Пантера, тигр, лев?..

Вот я и напал на след. Это хищники, которых отправляют в зверинец или какому-нибудь султану Центральной Азии… В ящике находится клетка, и если бы она раскрылась… какое ошеломляющее дорожное приключение… какой материал для хроники!.. Вот видите, до какой степени может дойти пылкое воображение репортера, жаждущего сенсации. Любой ценой мне нужно узнать, кому предназначен этот хищник и куда его должны доставить — в Узун-Ада или дальше, в Китай… Адрес, конечно, указан на ящике.

Так как я укрыт от ветра, достаю восковую свечку, зажигаю ее и, представьте себе, вижу уже знакомый адрес:

«Г-же Зинке Клорк, улица Ша-Хуа,

Пекин, провинция Чжили, Китай…»

Но зачем этой красивой румынке — я не сомневаюсь ни в том, что она румынка, ни в том, что красавица, — захотелось выписать из Европы хищного зверя?

От Узун-Ада до столицы Поднебесной империи поезд идет одиннадцать дней. Так кто же на протяжении долгого пути будет заботиться о запертом в ящике звере, кормить и поить его? Железнодорожные служащие окажут ему не больше внимания, чем требует транспортировка зеркал, и бедное животное погибнет от истощения!

Все эти соображения вихрем проносятся в голове. «Я бодрствую иль вижу дивный сон?» — приходят на память слова Маргариты из «Фауста». Но побороть сон невозможно. Веки слипаются, будто на них давят свинцовые гири, еще плотнее кутаюсь в одеяло и засыпаю глубоким сном.