– Завтра едем. Вы и я.

– Не говори глупостей, Бренда, – вмешалась Элиз. – Анни, крайне сложно попасть в Кацуру. Эксперты считают, что это вершина японской архитектуры и парковых ансамблей. Кобори Эншу, художник, планировавший парк, требовал полной свободы в расходах, сроках и действиях.

– Это был государственный заказ? – поинтересовалась Бренда.

– Вряд ли. Парк распланирован так, что, откуда на него ни взглянешь, кажется, что именно этот ландшафт – самый великолепный. Там построены четыре чайных домика, на каждое время года – свой.

– Это они и называют совершенством? – спросила Анни.

– Не знаю. Я там никогда не была, – призналась Элиз. Бренда присвистнула.

– Теперь я точно знаю, что он к тебе неравнодушен, – обратилась она к Анни. – Послушай, ты должна его обработать. Пусть, наконец, поймет, что нам надо сговориться насчет доков. И пусть останется хозяином своей компании.

Элиз и Анни с укором посмотрели на Бренду. Она пожала плечами, поняв свое поражение.

– Пока не посмотришь настенные рисунки школы Кано – не уходи. Говорят, они очень впечатляют.

– Гармония, красота раскрепощают душу, – сказала она господину Танаки. Они стояли около одного из строений и любовались парком. – Это место дарит полное отдохновение, – добавила она задумчиво.

– И все это сделано ради Хидеоши. Подумать только, без его богатства не было бы этого совершенства. Сам он был генералом, потом диктатором – необузданным и агрессивным.

– Как трудно в это поверить, – проговорила Анни, оглядываясь вокруг.

Сосновые иголочки, казалось, были специально зачесаны наверх, каждая крупинка гравия лежала на только ей отведенном месте. Создавалось впечатление, что чья-то заботливая, искусная рука выложила гравий, как мозаику.

Они стояли рядом в молчании. Через некоторое время Анни пошла по дорожке парка. Танаки последовал за ней. Оба не решались нарушить тишину.

Элиз была права: в каком бы уголке парка они ни оказались, перед ними открывался ни с чем не сравнимый по своей красоте ландшафт. Анни почувствовала, как что-то шевельнулось, ожило в ее душе. Как правы те, кто видит совершенство в единении человека с природой. Это и есть парадиз – рай.

Стоя на небольшом изумрудном холме, Анни словно познала новые тайны мироздания. Как и все движения духа, откровение пришло как нечто трансцендентальное, не поддающееся словесному описанию. На мгновение, равное вечности, все в мире, каждая его частица, представилась ей как совершенство во времени и пространстве; она сама прикоснулась к этому совершенству. Ее охватило чувство безграничной радости, смешанное с глубокой печалью. Благодарность переполняла ее душу. Невозможно забыть такие мгновения.

Анни повернулась к Танаки и прошептала:

– Благодарю. Поклон был его ответом.

Они обошли другие части дворца, и Анни воздала должное картинам.

– Их обновили; как говорят у вас, реставрировали, впервые за пятьсот семьдесят лет.

– Они великолепны, – сказала Анни.

– Я, как и вы, предпочитаю парк, – улыбнулся Танаки.

Когда они вышли из дворца, Танаки заметил:

– Пора перекусить. Вы пообедаете со мной?

Она кивнула. Он повел ее в глубь парка. Анни шла, пытаясь сохранить в себе те чувства, которые ей подарило озарение. Они были так хрупки. Только бы ничего не испортило этих минут. Скоро они приблизились к деревянному чайному домику у пруда.

– Прошу вас, – пригласил Танаки.

Анни сняла туфли и, ступив на устланый коврами пол, опустилась на коврик рядом с Танаки, зачарованная окружающим ее видом.