Командир «Коршуна» поднял закопчённое от пороха лицо и прислушался к методическим выстрелам:

— Капитаны! Внимание! Этот беглый огонь ведётся по какой-то системе.

И действительно, выстрелы напоминали телеграфные сигналы.

— Позвольте, — заметил Немо. — Стрельба ведётся по азбуке Морзе!

— Точка… тире… точка… точка… тире, — записывал Дик.

Петя пробрался к пятнадцатилетнему капитану и заглянул через его плечо на листок бумаги:

— Разрешите мне расшифровать. Меня научил папа, когда был в отпуске… «Вы атакованы… Пушечным клубом… Продолжайте… заседание… положитесь… на… меня… Мюн…»

И вдруг скорострельная пушка умолкла.

— Ах, Мюнхаузен! — догадался Тартарен. — Но почему только «Мюн…»?

И если бы Тартарен мог перенестись на борт фрегата Пушечного клуба, в салон вдовы Скорбит, он бы понял, почему эта необычная телеграмма оборвалась.

Крепкие руки матросов держали Мюнхаузена. Его допрашивали заправилы Пушечного клуба.

— А я утверждаю… Этот матрос. Не просто вёл огонь. Он подавал. Какие-то сигналы! — бушевал Барбикен.

Барон с горячностью начал оправдываться:

— Господин директор-распорядитель! Господа члены! Госпожа вдова Скорбит! Я должен был испытать пушку и как следует пристреляться.

С верхней палубы в салон доносились звуки пушечной канонады. В каюте качались люстры и подвески у бра.

— Допустим. Но кто вы такой? Я вас не нанимала… — подозрительно спросила вдова Скорбит. — Я хорошо помню, кому плачу деньги.

— Какие деньги? — нарочито возмутился Мюнхаузен. — Я свободный художник-артиллерист! Артист ядра и пули!

В это время осколок ядра разбил иллюминатор над его головой, но барон как ни в чём не бывало продолжал свой рассказ:

— Представьте себе, мой друг, капитан Фиппс, остался без спичек на необитаемом острове и не мог закурить свою сигару. А я находился на бриге за десяток миль. Один меткий выстрел из пушки — и зажигательный снаряд угодил прямо в кончик сигары. Правда, Фиппсу снесло голову, но он успел прикурить!

Барбикен вынул изо рта потухшую сигару и нервно бросил её в пепельницу.

— Этот человек мне нравится!.. — засмеялась вдова Скорбит.

— И совершенно напрасно! — крикнула миледи, входя в салон в сопровождении Негоро и Билла Аткинса. Она пробежала по качающемуся полу прямо к пленнику, разорвала на нём матросскую куртку и содрала с головы берет.

— Мюнхаузен! — хором вскричали члены Пушечного клуба, увидев перед собой барона в его красочном одеянии. И это восклицание прозвучало как приговор.

Бедный барон был привязан к дулу большой пушки. Артиллеристы ждали команды. К орудию подошла торжествующая миледи:

— Что бы вы хотели сказать перед смертью, барон?

— Я любил и страдал! — не задумываясь ответил Мюнхаузен. — Я любил правдивые истории и страдал, когда не мог их придумать.

— Итак, один из знаменитых капитанов отправляется в своё последнее путешествие, — с удовольствием отметила вдова Скорбит.

— Пли! — скомандовал капитан Николь.

Оглушительный выстрел. Большая пушка откатилась назад. И Мюнхаузен взлетел на воздух. Его догнало ядро.

Барон изловчился и вскочил на него верхом, достал зеркальце и гребёнку, расчесал бородку, усы. Затем, пользуясь фалдами своего камзола как рулём, он пронёсся над палубой горящего «Пилигрима» и, лихо спрыгнув с ядра, очутился в объятиях Тартарена.