|
В минуты особенно горячей влюбленности в себя он называл себя «журналистом Божьей милостью». И действительно любовь к газетному делу была в нем сильна и неподдельна. Особенно он любил все, что имело отношение к высшей политике, в частности к иностранной. Дон Педро в действиях великих держав неизменно усматривал скрытый, маккиавелический смысл, который почему-то чрезвычайно его радовал: он и говорил о тайных замыслах разных европейских правителей всегда с радостной, почти торжествующей улыбкой. Альфреду Исаевичу нравилось, что европейские правители были такие хитрецы и что он тем не менее проникал в их тайные замыслы, — в отличие от других людей, которые простодушно им верили. Анкета все больше увлекала дона Педро. «Можно даже считать, четвертная в кармане: это дудки, будто Федюша на Кременецкого больше пятидесяти строк не даст… Когда прочтет, что я напишу, даст сколько влезет…»
Альфред Исаевич направился налево по менее ярко освещенному коридору третьего этажа и вдруг, свернув за угол, увидел Брауна, который, в шубе и шапке, опустив голову, быстро шел к лестнице. «Чудная шубка, — подумал дон Педро. — Котик не котик, а выхухоль, теперь за восемьсот рублей не сошьешь». — Здравствуйте, господин профессор, — сказал он вкрадчиво. Браун вздрогнул и поднял голову. — Здравствуйте… — А я шел к вам… На одну минутку, только на одну минутку… Можно? — Простите меня, я очень спешу, — сказал Браун, останавливаясь с видимым нетерпением. — Чем могу служить? Альфред Исаевич изложил свою просьбу короче, чем в разговоре с Кременецким и Клервиллем. — Нет, меня, пожалуйста, увольте, — сухо прервал его Браун, узнав, в чем дело, и не дослушав объяснения. — Я не политик и никаких интервью не даю. — Вы наш известный ученый и в качестве такового… — начал было снова дон Педро. — Прошу извинить. Дело это меня не касается и не интересует… Мое почтение. Он приподнял шапку и быстро пошел дальше. «Однако порядочный нахал этот господин, — сказал себе оскорбленно Альфред Исаевич и включил мысленно Брауна в черный список людей, которым при случае не мешало сделать неприятность. — Слава Богу, ученых и без него, как собак нерезаных. Ему же честь предлагали…» Отсутствие Брауна в анкете действительно не могло быть потерей в газетном смысле. «Странный господин!.. Верно, не от мира сего… — Человек, отказавшийся от интервью, которое ему предлагали совершенно бесплатно, не мог быть от мира сего по представлению Альфреда Исаевича: он знал столько людей, готовых заплатить за интервью немалые деньги. — Ну и Бог с ним! Возьмем другого…» Дон Педро направился дальше по коридору, чтобы не идти вслед за Брауном и чтобы тот не подумал, будто он нарочно для него приезжал в «Палас». Навстречу Альфреду Исаевичу шел невзрачный человек в пальто с каракулевым воротником. Он быстро окинул взглядом дона Педро. Альфред Исаевич, встретившись с ним глазами, почувствовал неловкость и даже легкий испуг. Ему почему-то показалось, что это «шпик», — дон Педро видал на своем веку немало сыщиков и имел наметанный взгляд, чем иногда хвастал, разговаривая с людьми революционного образа мыслей. «Кажется, в „Паласе“ шпикам нечего делать, — подумал он озадаченно. — Хотя собственно в наше милое время…» Альфред Исаевич посмотрел подозрительно вслед невзрачно человеку и с неудовольствием ускорил шаги.
XXIV
«Алкалоид рода белладонны, — хмурясь и морща лоб, повторил вслух Яценко. Эти слова из лежавшей перед ним бумаги ничего ему не объясняли. |
