— О нет! — воскликнула она с яростью. — Я вытерплю! Должна вытерпеть. Только не знаю, как это сделать!

Он тоже сел, нашел ее руку с кольцом на пальце и заговорил спокойно и весомо, как если бы давно обдумал свои слова.

— Да… семья, друзья… Я всегда поступался ими, выдвигая работу на первое место. Можно сказать, до сей поры я жил ради работы. Это определяло мои отношения с самим собой и с другими.

— Знаю, дорогой. — Она приложила палец к его губам. — Не будем больше. Считай, у меня был очередной приступ слабости, но я преодолела его. — Она улыбнулась в темноте. — Счастье размягчает.

Он крепче сжал ее руку, которую продолжал держать в своей, и повторил:

— Но я сказал: «до сей поры», Пен.

— Зачем играть словами? — грустно отозвалась она. — Ты ведь не сможешь оставить свое дело, а я не смогу жить спокойно, если буду знать, что ты решился на это из-за меня.

Он покачал головой:

— Нет, дорогая. Я не из тех людей, кто поддается на чьи-либо уговоры, если не считает сам, что нужно поступить именно так. Даже… — Его голос зазвучал с грустью. — Даже если это причиняет другим страдания… Но мне уже тридцать пять, черт побери! — продолжал он энергично. — Пора подумать об уходящих годах и сменить свою профессию на более надежную и предсказуемую.

— Уходящие годы! — фыркнула Пен. — Какая ерунда! Ты в самом расцвете сил.

— Но у меня большая семья! Жена и трое детей. А будет, смею надеяться, еще больше. — Он положил руку ей на живот. — Не оправдываются ли уже мои надежды?

— Нет, — ответила она, отводя его руку и понимая, что разговор принял серьезный оборот.

Если он решит, что она пытается так или иначе давить на него, это может в недалеком будущем отозваться чувством негодования или обиды с его стороны. Если же она уверится в том, что он пренебрегает ее опасениями и страхами, гнев и возмущение возникнут в ее душе. И где же выход?.. Не стоит прерывать этого важного, но такого грустного разговора.

— Чем бы ты мог и хотел заниматься? — спросила она. — Я не представляю тебя увлеченным сельским хозяйством или ролью придворного. А также посвящающим все время музыке. Даже самой прекрасной.

Вопрос прозвучал чуть-чуть шутливо, как она и хотела, но он ответил со всей серьезностью:

— Антуан де Ноэль, наш посланник, терпеть не может Англию. Особенно ее климат. Думаю, он с радостью вернется в Париж, если ему будет предложена подходящая должность.

Пен не могла скрыть удивления.

— Ты хотел бы стать французским посланником? При чьем дворе?

— Разумеется, при дворе Марии. Если она с Божьей и с нашей помощью станет королевой.

— А как к этому отнесутся во Франции?

— Наш король Генрих, насколько я знаю, одобрил бы это. Конечно, при поддержке де Ноэля. А за ним дело не станет.

Пен подумала, что дипломатия тоже рискованное дело в этом сложном мире, но все же менее опасное, чем шпионаж.

— Если ты станешь посланником, — спросила она, — то будешь по-прежнему заниматься шпионажем?

— Буду руководить шпионами, — уклончиво ответил Оуэн. — Впрочем, отчасти я делаю это и сейчас.

— И мы будем тогда жить в Лондоне? — с детской непосредственностью воскликнула Пен. — Все вместе?

— Если получится то, о чем я сказал, конечно.

Он поднялся с земли и встал во весь рост, устремив взгляд на ручей, в котором отражался свет звезд, на темные деревья на противоположном берегу.