— А как же он деньги в банк сдавать собирался? Или там удостоверения личности не требуется?

— У него было удостоверение сотрудника авиафирмы с его фотографией.

— В банке этого недостаточно. Так, значит, не показал он тебе вчера свой паспорт.

Колосов отложил портмоне, взял ключи — увесистая связка. Кроме ключей, было еще несколько разных брелоков: брелок автосигнализации, мельхиоровая бляшка с зодиакальным знаком Козерога и медальон из какого-то черного камня в форме сердца.

— Он по паспорту в каком месяце родился? — спросил Колосов.

— В январе, — ответил Сладков.

Козерог стан понятен — талисман удачи, а вот черное сердце…

— Это агат? — спросил эксперта Колосов.

Тот пожал плечами:

— Возможно, но может быть и темный сердолик, и гагат, я не разбираюсь в минералах.

Никита взвесил ключи — надо разбираться, какие тут ключи от его, бортниковского, дома, какие от кабинета в офисе, а какие, быть может, и от…

— От кейса с большими деньгами случайно ключика золотого нет? — спросил Свидерко. — Махонький такой.

— Махонького нет. Здесь и Магнитки от домофона нет. — Никита разглядывал ключи. — А тут внизу домофон в подъезде. Значит, либо кто-то ему открыл, впустил, либо он сам здешний код знал.

— Код одни только жильцы знают, — сказал Сладков.

— Не только жильцы, и работники ЖЭКа, и почтальон. Кстати, почтальон-то есть тут? А то, я гляжу, в Москве совсем почти их не стало. Одни распространители рекламных листовок. Кстати, они тоже кодом от домофона всегда пользуются.

— Да они просто звонят в первую попавшуюся квартиру и просят им открыть, — возразил Свидерко. — И Бортников тоже так мог сделать.

— Это в пять-то утра в субботу? — возразил Сладков.

— А мы конкретно ничего пока не знаем — во сколько он сюда приехал, когда. Кстати, — Никита обернулся к коллеге, — вы его с допроса во сколько отпустили?

— Ну, где-то около семи. А потом нам как раз сводку из ГИБДД принесли, ну, я тебе говорил насчет пробки у Шереметьева, Бортников уже уехал. А потом ты позвонил.

— А как же он без документов, без денег, без машины до своего Менделеева бы добрался?

Сладкое пожал плечами.

— Ты что, даже не поинтересовался у него? — спросил Колосов. — Подбросить до Речного вокзала не предложил — потерпевший все-таки.

— Слушай, у меня работы еще было выше крыши. Мы ведь разбой подозревали сначала всерьез… Он не жаловался особо, ничего у нас не просил. Написал заявление, ответил на вопросы, по виду испуган был сильно, переживал. От меня начальству своему в компанию звонил.

— А потом улимонил от вас, — хмыкнул Свидерко. — В семь вечера улимонил с Никитского, а в девять утра уже на Ленинградском всплыл в чужой квартире с черепушкой проломленной.

— У вас что, к нам претензии какие-то? — Сладкое сразу перешел на жесткий официальный тон. — Мне за руку, что ли, надо было водить этого хмыря?

Колосов посмотрел на убитого. Мертвое лицо было совершенно бесстрастно. Бортникову было уже все равно, как его называли. В чертах этой застывшей, бледной посмертной маски не было ни страха, ни боли, ни удивления, ни страданий. Лицо было спокойным, тихим. Никита подумал: возможно, смертельным оказался самый первый удар, нанесенный там, на площадке. И Бортников умер сразу.

Среди прочих его личных вещей были только расческа, зажигалка, пачка сигарет, дисконтная карта продуктового супермаркета и деньги — две купюры по пятьсот рублей и мелочь.