– Акции, – поправил адвокат.

– Да, конечно, – Елизавета улыбнулась. – Это она так говорит. Мол, устроила им протестные акации взамен вырубленных… Акации там, говорит, вырубили. Она строительные леса на колокольне будущего храма и подожгла в знак протеста. И вот ее святой водой окропить пришли. Точнее, всех нас. Мне-то в радость, а вот ей даже спрятаться негде, кричать начала, будто ее не водой, а кислотой облили.

Вульф содрогнулась. Видно было, что случайно вырвавшиеся слова о кислоте больно обожгли ее, будто капли едкого вещества попали на кожу.

– Отправление религиозных обрядов не должно нарушать прав представителей иной веры, так в правилах внутреннего распорядка написано. Настя ваша может жалобу подать, – сообщил адвокат, в большей степени чтобы не дать своей подзащитной замкнуться и молчать.

– Подала, наверное. Она боевая. Кричала: у нас, мол, светское государство! Не хочу, чтоб меня насильно к вашему Богу приобщали. Мне что, в туалете прятаться от вашей святой воды?.. Чудная… В туалете прятаться от святой воды… Можно подумать, параша ее чувства защитит от оскорбления добром… Да и как добром оскорбить можно?

– Лиза, я пытаюсь с вами поговорить о деле, – адвокат серьезно посмотрел в ее темно-карие глаза. – Мы должны сосредоточиться, если не хотите провести остаток жизни в клетке.

– На чем сосредоточиться? – отводя глаза, произнесла заключенная. – Я все рассказала. Я спланировала его убийство. Я – как они там написали? – «приискала орудие преступления – азотную кислоту…» Дурацкое слово – «приискала». Будто ходила, искала, искала… Звучит как-то не по-русски…

– Особый язык уголовного судопроизводства, Лиза. Согласен, слово дурацкое. Но все-таки, Лиза, вы что хотите, просто выйти к присяжным и сказать им – посадите меня, я приискала азотную кислоту, чтобы убить мужа? Вас посадят лет на пятнадцать…

– А если мы с вами, Артем Валерьевич, будем сосредоточиваться, меня посадят на четырнадцать? – невесело усмехнувшись, взглянула Лиза на своего защитника. – Мне девчонки в камере сказали, что…

– Лиза, нас с вами не должно волновать то, что сказали вам девчонки в камере, – прервал ее адвокат. – У них свои проблемы, у нас свои. Пусть они решают свои проблемы. Вопрос вот в чем: мы можем признать вину и просить рассмотреть дело в особом порядке. Получите лет восемь. Вы молодая, выйдете на свободу лет через шесть. Вам и тридцати не будет. Но, во-первых, нельзя быть уверенным в таком раскладе на сто процентов. Во-вторых, вы же сами сказали – вы не желали ему смерти. Так?

– Не желала. Или желала… Какая разница? Я приискала кислоту. А Валерий ее влил в рот Федору. Если бы я могла сказать, что это сделала я, сказала бы. Но его сняла камера видеонаблюдения и кто-то опознал, и что я могу еще сказать? Да, он влил кислоту, а приискала я…

– Лиза, перестаньте повторять это слово «приискала», раз уж сами поняли, что оно дурацкое, – несколько раздраженно заметил Каховский. – Дело в том, что ваш муж Федор жив, а значит, вопрос может ставиться не о покушении на убийство. Ваш супруг отказался давать показания против вас, а значит, у обвинения нет показаний потерпевшего, и некому обжаловать приговор, если он будет в вашу пользу… Кроме обвинителя, конечно, то есть прокурора. То есть, если вы не желали ему смерти и он на этом не настаивает, можно говорить об иной направленности умысла, не на убийство, а на причинение телесных повреждений, например, ведь кислоту можно использовать по-разному.