Разделавшись с последним кусочком рыбы, Алекс Хантер отметил про себя, что не японское гостеприимство и не качество пищи так поднимали его настроение. Причиной его благодушия было, прежде всего, страстное нетерпение, с которым он ожидал появления на маленькой сцене Джоанны Ранд.

Точно в восемь часов огни потускнели, занавес раздвинулся, и маленький оркестрик "Прогулки в лунном свете" начал играть нечто на тему "Нитки жемчуга". Конечно, это был не знаменитый оркестр, не Годмана, не Миллера, и даже не Дорси, но играли они на удивление хорошо для клубных музыкантов, которые родились, выросли и научились играть там, где никто и близко не слышал настоящего звучания этой музыки. В конце мелодии, когда слушатели взорвались аплодисментами, оркестранты перешли к свингу и на сцену вышла Джоанна Ранд.

Его сердце застучало быстрее, пульс участился и с силой стал отдаваться в висках.

"Как глубоко может захватить меня эта женщина?" – спрашивал он себя. Это был риторический вопрос, ответ на который ему уже был известен.

Стройная и грациозная, она была одной из желаннейших женщин, которых Алекс когда-либо видел. И хотя она обладала гибким, возбуждающим телом, ее лицо было намного более притягательным, нежели ноги, грудь и прочие женские прелести. Она не была классически красивой: ее нос был не тонкий и не достаточно прямой, скулы ее были не слишком высоки, а лоб не так широк, чтобы удовлетворить требованиям судий строгой красоты. Ее подбородок был женственным, но волевым; полные губы, голубые глаза более насыщенного цвета, чем у смазливеньких фотомоделей с журнальных обложек и рекламных роликов. Лицо Джоанны было современно безупречным, но несовременно бледным, обрамленное густыми золотистыми волосами. Казалось, она светилась здоровьем. Кожа в уголках глаз была слегка подернута морщинками, и на вид ей было лет тридцать, никак не шестнадцать. Но здесь-то и была изюминка: ее красота была не застывшей и бездушной, она во сто крат более привлекала и очаровывала своей опытностью и характером, оставившими след на ее лице.

Она находилась на сцене не столько для того, чтобы быть увиденной, сколько для того, чтобы быть услышанной. Ее голос был великолепен. Джоанна пела с трепетной чистотой, которая, казалось, пронзала душный воздух и звучала в нем самом. И хотя зал был полон, и каждый имел перед собой что-нибудь выпить, никто из посетителей не проронил ни слова, когда она выступала: аудитория была вежлива и внимательна, восхищена и зачарована.

Он встречал ее в другом месте и в другое время, но никак не мог вспомнить, где и когда. Ее лицо было захватывающе знакомым, особенно глаза. Хорошо, почти близко, зная ее, он чувствовал, что в действительности никогда прежде не был с ней знаком. Это было любопытно. Такую красивую женщину было бы трудно забыть.

Вот такими приятными раздумьями был охвачен Алекс Хантер. Пока ему не было скучно. Возбужденный, с затаенным дыханием, он смотрел и слушал. Он хотел ее.

Глава 4

Когда Джоанна Ранд допела свою последнюю песню и аплодисменты стихли, оркестр перешел к танцевальной программе. Пары теснились на небольшой площадке перед сценой. Снова завязался разговор, местами раздавались смех и музыкальное позвякивание посуды. Как и каждый вечер, Джоанна улучила момент с края сцены окинуть взглядом свои владения. В ней поднималось чувство гордости: она была хозяйкой чертовски уютного местечка.

Будучи певицей и владелицей ресторана, Джоанна Ранд была к тому же и превосходным дипломатом. По окончании своего первого часового выступления она не уходила за занавес и не ждала в уборной до десятичасового выхода. Вместо этого она спускалась со сцены в своем роскошном платье из плиссированного шелка и неторопливо расхаживала между столиками, награждаемая комплиментами, обмениваясь любезностями, отвечая на поклоны, останавливаясь, чтобы узнать, достаточно ли вкусен был обед, приветствуя новых посетителей и мило болтая с завсегдатаями.