Нарада покосился по сторонам, смерил Баламута-царя мрачным взглядом и заявил, что человек он слабый, а любимую старую вину, которую он сам на заре мира и изобрел, носить за ним некому. Так что пускай благородный владыка последует за ним в его странствиях слугою.

Отказываться было нельзя.

Баламут схватился за дудку.

Некогда боги чем-то не угодили мудрецу Вишвамитре. Обладатель несметной силы тапаса, своенравный аскет взялся творить той силой новый мир, где боги были поприличней, а Дхарма посвежей, – и сотворил бы, не вмешайся Брахма-Созидатель. По обилию Жара Нарада вполне мог посоперничать с Вишвамитрой.

Флейта была бессильна.

Видя Баламута в затруднении, Серебряный, по праву дружбы державший поводья его колесницы, почтительно заметил, что не позволит дорогому другу в одиночестве предаваться этому занятию, приносящему обильные духовные заслуги, – а за ними двумя, несомненно, двинется не менее акшаухини войска, которое войско, вероятно, сильно помешает риши в его аскезах.

Нарада хохотнул, махнул рукой и, не прощаясь, зашагал своей дорогой.

Сейчас, издалека, ужаснейший склочник выглядел безобидным старцем, полным доброчестия и премудрости. Согбенный путник растворялся в алости закатного солнца; картина рисовалась печальная и внушающая благие помыслы о тщете всего сущего.

— Я ему устрою!.. – мстительно объявил Баламут, – впрочем, очень тихо, так, чтобы его слышал только Сребрец. – Слухов распущу... Что-нибудь такое!..

— Лучше не надо, – заметил Арджуна. – А то он про тебя что-нибудь... распустит.

— Да, – опечалился флейтист. – С него станется. Но я не могу удержаться.

— И?

— Однажды премудрый Нарада решил полюбоваться купающимися девушками, – с наслаждением продекламировал Кришна. – Войдя в заросли камыша, он погрузился в воду по шею и сидел там тихонько... Когда же этот лучший из мудрецов, обретя радостное расположение духа, покинул свое убежище, то обнаружил, что сам превратился в женщину. Такова была кара богини Дурги, ибо и сам водоем, и девушки принадлежали ей...

— А куда делась его борода?

— При нем осталась.

— И что было дальше?

— Не знаю... – зевнул Кришна. – Трогай, друг мой. Надеюсь, усмиривший свои чувства Нарада не будет гневаться, что мы не дождались, пока он скроется за горизонтом?

Позади на расстоянии четырех упряжек ехал мрачный Баларама, сопя так, что большие кошки подозрительно взревывали. Плугоносцу сразу не глянулся родич, которого он про себя звал гнусью белесой и с такой-то горы бхутом. Нежно любимый брат льнул к пришлецу, не отпуская от себя на шаг, верный Здоровяк вдруг оказался без надобности; он, с детства привычный к издевательствам Черного Баламута, сносил и не такое, но белобрысый ракшас не оказывал брату должного почтения, чего Баларама никак и никому простить не мог.

И даже сейчас, ввиду счастливого спасения от Нарады – не мог.

Во всем полагаясь на мудрость младшего брата, Сохач пытался побороть в себе неприязнь. Но когда выяснилось, что по-хорошему с Серебряным не выпить, на сдобных девок он не падок, да и подраться не склонен, предпочитая убивать сразу, – Рама ощутил в себе сильные сомнения. Но в ответ робким речам Баламут безжалостно отчитал брата, заявив, что младший из сыновей Кунти – его лучший друг.

— А как же я? – несчастным голосом спросил покинутый Здоровяк. – Я – не лучший?

— Ты – другое, – смягчаясь, но все еще недовольно объяснил Кришна.

Баларама собрался с мыслями, вдохнул столько воздуха, сколько помещалось в его широченную грудь, и проникновенно сказал:

— Малыш! Ведь я же лучше, лучше Арджуны!

— Конечно, лучше, – мгновенно согласился Кришна, тихо веселясь.