И он, подхватив кожаную флягу жреца смотрителя, из которой только что дал глотнуть Барлару, направился к зарослям, откуда в самом деле беспомощно торчали две мощные кривые ноги в тяжелых сапогах. Барлар помотал башкой, сел. Он находился на обочине дороги в нескольких шагах от поваленного фургона. Рядом с фургоном, запутавшись в постромках, бились два тягловых осла. Чуть поодаль лежала королева Энтолинера, над которой хлопотал гололицый альд Каллиера с непокрытой головой и всклокоченными короткими волосами. Еще двое гвардейцев были уже на ногах и с ужасом смотрели на тающий косой столб дыма, возносящийся над местом взрыва…

Вскоре все образовалось. Фургон подняли, ослов поставили на ноги, напоили. Тун Томиан, виновник всех бед, бессмысленно мотал головой, облепленной репьями. На лбу у него рдело красное пятно, глаза будто собрались в кучку, и по всему было видно, что он не до конца пришел в себя. Борода и усы были опалены, а брови совершенно слизнуло пламенем.

«Хорошо еще, что хоть так, — подумал Леннар, — взрыв — еще не самое страшное… Хорошо, что хотя бы я один успел сохранить контроль над собой. А то все превратились бы в бессмысленную скотину… Если бы здесь был один из моих сподвижников по имени Бреник, то он рассказал бы вам один случай, когда в Храм привезли человека, сошедшего с ума от ужаса. Мы только что избежали такой же участи…»

— Но что это за амулет? — тихо спросила Энтолинера, когда они снова тронулись в путь.

— Это не амулет, — сказал Леннар. — Позже… вы все узнаете, но не здесь и не сейчас. Верьте же мне!.. Этот ваш тун Томиан попробовал сделать по-своему, и сами видите, дорогая Энтолинера, что произошло.

Королева прерывисто вздохнула и опустила голову, закрыв подбородком длинную извилистую царапину, легшую на тонкую шею. Леннар продолжал строго:

— Это еще ничего!.. Но если и дальше ваши люди будут вести себя, как неразумные обезьяны из звериного питомника, то лучше сразу оставить идею ехать со мной! Это больно ударит по всем нам, но лучше так, чем по рецептам любезного туна Томиана!.. Вот он зашевелился, кстати! Как ты себя чувствуешь?

Гвардеец, лежащий у стенки фургона на расстеленном плаще, промычал что-то невнятное и попытался приподняться, но тут же был придавлен Леннаром к полу.

— Лежи, дурья голова! Тебе нужно отлежаться хотя бы до того времени, пока мы не доедем до Проклятого леса, а там мы будем к вечеру! А если снопа будешь прекословить, пеняй на себя! Ты и так чуть было всех нас не погубил. Говорил же я тебе!.. И что, теперь всякий раз будем испытывать судьбу? Может, в следующий раз ты будешь плевать в Поющую расщелину или пойдешь прогуляешься к Язве Илдыза, там ведь тоже много любопытного?…

— Ам-м… мулет!.. — На губах гвардейца запузырилась слюна. — Это… демоны… они… сохрани нас Катте-Нури, и да будет с нами благословение пресветлого Ааааму!..

— Будет, будет, — примирительно сказал Леннар. — Непременно будет. Только лежи, почтенный тун. Лежи смирно. Ты и так уже внес свой веский вклад в успех общего дела. Бороду подпалил вот…

Ирония, звучавшая в голове Леннара, была несомненной и явной, но своенравный беллонский тун на этот раз не стал возмущаться. Он моргал короткими ресницами и слабой рукой пытался вытянуть из волос неподатливый репей, один из сотни плотно засевших в голове бравого гвардейца.

К вечеру на горизонте за чередой невысоких холмов показалась неровная щетина леса. Заходящее светило в клочьях багрово-красных и зеленовато-синих насморочных туч зависло над ним. Оно набросило на Проклятый лес рдяные отсветы своих последних лучей, протолкавшихся сквозь облака. Альд Каллиера, ознакомившийся с этим видом, отчего-то смутно припомнил, как он, бреясь перед сном, порезался бритвой, и кровь проступила сквозь пену и неутешительно окрасила оставшуюся щетину.