- Красное как кровь, - заметил мужчина. - Можете забирать его домой, Посвящённая.

- Браяр, - ладони обняли его щёки, и повернули голову. Он встретился взглядом с Розторн.

- Почему у тебя на лице красный отпечаток пальца? - спросил он.

- Это определяющее масло Крэйна. Если у тебя синяя сыпь, оно становится у тебя на коже белым. Если нет — красным. Твоё — красное, моё — красное, мы идём домой, - она похоже просила его; её тон был мягким.

- Если я встану, я разбужу Флик, - указал он, вполне разумно, в его понимании.

- Дорогой мой, ты же сам знаешь, - сказала Розторн. Её карие глаза были рассудительными и серьёзными. В них не было жалости. Он был рад. Жалось бы причинила ему боль.

Браяр посмотрел на свою подругу. Её пальцы безвольно лежали в его ладони, её рот принял вялое выражение. Кожа на её виске не пульсировала. Она просто лежала там, пустая оболочка.

Браяр бесшумно отнял свою руку. Он взял свой шаккан, и последовал за Розторн прочь из палаты.

Карантин был снят, но никто не хотел рисковать. Как только они вышли из Дома Урды, они вошли в палатку, которую упоминал Нико, стоявшую рядом с дорогой на Спиральный Круг. Там одежду, которую они носили, унесли, пока они натирали себя медицинским мылом, ополаскивались горячей водой, и натирались дезинфицирующим маслом. Когда они вышли, им дали свежую одежду. Браяр осмотрел сложенные вещи, и понял, что это были его собственные, из Дисциплины. У него всё размылось перед глазами; он широко открыл их, чтобы никто не мог увидеть воду, оставшуюся после ополаскивания на его лице, и по ошибке принять её за слёзы. Он оделся, натянул свои почти самые любимые сапоги. Его самые любимые сапоги, как он вспомнил, погибли, уничтоженные в первый день в Доме Урды в тщетной попытке остановить распространение болезни.

Конный отряд Гвардии Герцога ждал их у входа в палатку.

- Нам приказано подвезти вас до Спирального Круга, - сказал Розторн их капрал. - Досточтимая Мунстрим попросила, в случае, если вы окажетесь в порядке.

- У меня нет синей сыпи, - уныло произнесла Розторн. - Не знаю, в порядке ли я.

Скакуны пробирались по Ароматной Балке, улице, которая шла мимо Дома Урды к Храмовой Дороге, и заканчивалась у рыбацкого посёлка в гавани. Браяр безрадостно смотрел по сторонам. В день, когда он приехал, не думая ни о чём, кроме как о разгрузке медикаментов и о том, чтобы погулять с Флик, улица была грязной, но пустой. Сейчас она была усыпана остатками костров, кусками дерева, бутылками из-под выпивки и мусором. На ней лежали горы тряпок: мёртвые, оставленные за тем, чтобы их подобрали большие повозки, которые насмешливо называли дровяными телегами. На трёх зданиях были следы огня; ещё одно сгорело дотла. Пьяницы и нищие подпирали стены зданий, и наблюдали за проезжавшими мимо гвардейцами. Везде вокруг них захлопывались двери и ставни.

Когда они свернули на Храмовую Дорогу, начался дождь. У северного края дороги сгорело несколько домов; на южном же рыбацкий посёлок выстроил стену из бочек и повозок, чтобы держать бунтовщиков подальше от лодок. По мере того, как дорога взбиралась по каменистой почве, он видел мужчин и женщин в уличной одежде, уже занятых работой. Они клали дощатые полы и возводили большие палатки из ткани. Три или четыре огромных палатки уже принимали больных: гвардейцам пришлось немного повилять вокруг цепочки повозок, которые везли новые жертвы в полевые госпитали.

Тяжёлый запах жареного мяса достиг его носа, когда ветер сменил направление. От Острова Куска поднимался чёрный столб дыма, отмечавший место, где сжигали мертвецов.

Гвардейцы осматривали округу, хотя справа больше ничего не было, кроме обрыва и, внизу, аспидно-серых вод гавани. Слева поднималась взрытая земля, огромные пласты камня, и те немногие растения, которые могли укрепиться на столь неуступчивой почве.