После возвращения с курорта сразу же пошли на сдвоенную серию сеансов (спасибо Вам, Сергей Сергеевич!). Кроме того, что имелось со стороны кишечника, наблюдалась скованность в пояснично-крестцовом отделе позвоночника — не мог легко встать и распрямиться.

На сегодняшний день — все ушло. Впрочем, у меня и сомнений не было. Я знал, что дело лишь в сроках. Пил воду, на буклетах я сплю уже давно (как и вся наша семья). В этот период стул был 4–5 раз в день, неоформленный. Сегодня все в норме! Спасибо Вам, наш Доктор!

Однако лечебные серии, думаю, стоит продолжить посещать: нет-нет, и появятся при дефекации какие-то эпизоды с выделением бесцветной жидко-слизистой фракции. И кроме того, очевидно, еще надо бороться с последствиями интенсивного применения антибиотиков в послеоперационные времена и с последствиями острой дизентерии, которая случилась летом 1977 года, которая, как я теперь понимаю, не могла пройти бесследно…

Теперь об ином. Я хорошо понимаю, что жизнь нельзя разорвать, расслоить на разные темы и уровни. И все-таки. Попробую в основных штрихах о самом интересном, о «духовной жизни».

Теперь, скажем так — после «кризиса середины жизни», мне кажется естественным и даже обоснованным все то, что было в моей судьбе. И особенности воспитания в семье (и в коллективе), и этапы жизни государства — все было фоном и внешними факторами внутреннего развития.

Кажется, я всегда был склонен к самопознанию, к самокопанию, к поиску ответов на вопросы: «А почему я так думаю, почему так делаю?» Всегда умел фантазировать, то есть проигрывать внутри себя другие варианты и способы поведения и находить основания (отнюдь не всегда для себя приятные) своего реального поведения и хода мыслей.

Про раннее детство говорить не берусь. Думаю, что был нормальным ребенком, активным, любознательным. Всегда был добрым, не был хулиганистым или задиристым, вредным. Ко мне тянулись дети, любил с ними возиться. Тогда проявились некие элементы лидерства, был заводилой игр, выдумщиком. Элементы лидерства сохранились и в школьные годы. Наш класс, сообщество соучеников — это было несколько исключительное явление. Учителя (все) говорили: «удивительный класс, замечательные ребята». Есть такое понятие «дух коллектива»…

Став взрослыми, вкусив реальной жизни, пообтершись в других сообществах, кое-кто из моих сотоварищей говорил: нас неправильно воспитали, у нас не было того, не было этого… Все с этим как бы соглашаются, но никто по-серьезному об этом не жалеет. Так, в итоге, я стал нормальным парнем, но в то же время каким-то странным. Как говорят медики — «вариант нормы». Только этот вариант лежит не в середине, не в максимуме нормального распределения, а где-то с краю.

Можно понять, что мне весьма непросто было оказаться в среде казармы военного училища. Товарищи относились ко мне двояко: нормальный парень, но какой-то не такой, не свой — никогда не курил, не пил (из принципа. Водку впервые попробовал лишь на поминках отца в 1976 году). Был больше сам в себе. (Опять неточные слова! Не «себе на уме», тем более не «только для себя» — был и комсоргом и старшиной. Прозвище имел — «комиссар».)

Именно в те годы мне стало ясно, что в любых ситуациях то, что я сам думаю, для меня важнее того, что думают об этом (и обо мне) другие. На этом, на осознании себя самого и строилось мое поведение. Уже потом я определял это как «эгоцентризм». И хотя по словарю эгоцентризм — это высшая (и худшая) форма эгоизма, я вкладывал в это определение другой смысл. По-моему, эгоизм — это когда «только я», я — за счет других, все и всё — для меня.