|
Аличе так и сидела там, где он ее оставил, даже обувь не сняла, хотя явно страдала от впившихся в голени ремней. Ну что за беспомощное существо! Грег подавил раздражение. Как же с этой девицей сложно! Нет, она не жаловалась — для этого она была слишком упряма. Стерев ноги, предпочитала идти, стиснув зубы, пока не падала на землю, и смотрела на него глазами брошенного птенца, которого так и хотелось придушить, а вместо этого приходилось тащить на руках. Она то и дело плачет украдкой, когда думает, что он не видит, и постоянно дрожит — то ли от холода, то ли от страха. И какая же она слабая, какая хилая! Из-за нее они не шли, а еле ползли.
Однако было и еще кое-что, куда более неприятное. Аличе, казалось, не вспоминала свой сгоревший городок — даже не заговорила о нем ни разу, словно ей и дела до него не было. Но каждую ночь ей снились кошмары; она возвращалась в Вишневую Лорету и кричала во сне, сгорая заново. Утром она ничего не помнила. И не знала, что Грег сидел рядом и не спал, положив руку на меч и следя за каждым ее движением. Лучше ей не знать, что с ней будет, если она одержима, если дракон успел завладеть ее волей… А между тем самое опасное предстояло им завтра на рассвете. Грег заглянул под скалу, убедился, что место сухое, и принялся выкладывать из сумки припасы. Но мысли его были заняты другим. Он смотрел на Аличе и колебался, сказать ли ей, что их ждет. С одной стороны — лучше ей ничего не знать. Известно, что любой человек легко пройдет по половице, но и ногой на нее не ступит, если ту же доску перекинуть через пропасть. Но с другой стороны — если он не знает о девушке чего-то важного и оно всплывет в самый неподходящий момент… Например, прямо на перевале… — Значит, ты — дочь алхимика? — спросил Грег, протягивая Аличе один из последних сухарей и полоску вяленого мяса. — Расскажи о нем. Как его звали, чем он занимался? — Почему звали? — Аличе оторвалась от созерцания заката, багровевшего над скалой. — Милостью Змееборца, папа жив и здоров. Его зовут мэтр Даниэль, он служит герцогу Каррены… — Ого! Не тот ли Даниэль, придворный алхимик, который уже второй месяц сидит, запершись в своей башне? — Это потому, что он проводит Великое Превращение, opus mаgnum, — сказала Аличе, не решаясь укусить напоминающее подметку мясо. — Знаешь, что это такое? Он растит в атаноре особое каменное яйцо, из которого может вылупиться все, что угодно! Тут любая помеха может все испортить. — Брат мне как-то рассказывал об этом самом превращении, но я не вникал, — признался Грег. — А придворным папа стал совсем недавно. Его назначили около года назад. Он нарочно вызывал меня из Лореты, чтобы представить при дворе… — У Аличе заблестели глаза. — Какая там роскошь! Я думала, что попала в брачный чертог Святой Невесты! Представляешь, герцогиня в золотом парчовом платье, сверху донизу расшитом жемчужинами… Грег хмыкнул. — Мать у тебя тоже алхимик? — Матери у меня нет. Она умерла, дав мне жизнь. Есть тетка, — подумав, добавила Аличе. — Фьямма. Она как раз алхимик. — Фьямма? — удивленно повторил Грег. — Красивая черноволосая женщина, острая на язык? Я ее знаю. — А я — почти нет, — насупившись, сказала Аличе. — Папа говорит, что она ведьма и идет путем погибели — прямиком в Бездну, к Адскому Змею, коему она родная сестра! — Почему же? — рассмеялся Грег. — Я не знаю! Папа не разрешает мне с ней разговаривать. — Поэтому он тебя и отправил в Лорету — от тетки подальше? Значит, мэтр Даниэль… Грег снова задумался. |
