Итак, в главном зале, именуемом «залом сенешалей», шла работа. Уборщики выметали из углов паутину, лакеи составляли козлы для столов, мальчишки-прислужники сносили туда во множестве светильники и канделябры. Трое слуг были заняты подвеской новой шпалеры, доставленной накануне из Лилля. Во всем желая следовать правилам герцогского двора и потрафить своему тщеславию, граф сам ездил к мастерам и уплатил им изрядно. За ходом работ, подгоняя людей и покрикивая, наблюдал мажордом Боншан. Он сообщил мне, что еще накануне сговорился с комедиантами, которые будут представлять перед гостями аллегорию с кораблем и китом. Пригласил он и музыкантов с певцами, и азиатских жонглеров. Мое внимание привлек находившийся в зале незнакомец с загорелым лицом. Мажордом подвел его ко мне и представил как господина Деложа, поэта, весьма известного в Париже под именем Франсуа Вийон. Господин Вийон улыбнулся и тотчас с поклоном адресовал мне довольно дерзкое стихотворение. Не знаю, будет ли уместным повторять его сейчас вам…

– Ах, бабушка, прошу вас, повторите, мне очень нравятся его стихи! – Ее миловидная внучка с живым лицом и озорной улыбкой захлопала в ладоши.

– Что ж, изволь, Элинор. Вот то, что мне удалось сохранить в памяти:

Позже кто-то мне сообщил, что помимо поэтических талантов господин Вийон не обделен еще и многими другими, среди коих числились пьянство, распутство, богохульство, сквернословие. А в Париже он подозревался не только в воровстве, но и в убийстве. После беседы с ним у меня не осталось никаких сомнений, что его приглашением на наш праздник мы обязаны его милости графу де Рабюсси.

Однако, любезные слушатели, в горле моем пересохло. Элинор, не сочти за труд налить мне глоток гипокраса… – Графиня приняла бокал и, сделав несколько глотков, поморщилась.

– Что-то не так, бабушка? – спросила внучка.

– Увы, он уже порядочно остыл. И коль зашла речь об этом напитке, я скажу вам, что прежде гипокрас был намного вкуснее, не то что готовят ныне. Он обладал поистине целебными свойствами, недаром имя свое получил от древнего лекаря Гиппократа. Тогда его приготовлял для стола главный повар замка, славный мэтр Мартен. В чем был его секрет, не знаю. Хотя сказывали, что потом он, подобно кулинару Тайевану, собрал воедино все секреты и составил книгу рецептов. Впрочем, как ни искусен повар, но хорошей хозяйке накануне торжеств не стоит полагаться на одних лишь слуг. Ей надлежит самой наведываться на кухню и проверять, все ли идет как положено. Так уж у нас повелось. Тогда с легкой руки мэтра Мартена, а возможно, с тяжелой руки моего мужа, частенько угощавшего повара и поварят тумаками, вошли в обиход нежные суфле, гратены, фрикасе и прочие изысканные кушанья. Причину вы знаете. Вследствие недостатка зубов у самого хозяина и у прочих благородных мужей и жен на трапезах более не подавали грубое мясо медведя, оленя, кабана на вертелах и заменяли его кушаньями тонкого вкуса, а также птицей: фазанами, куропатками, каплунами, перепелами, утками.

В тот момент, когда я пришла на кухню, там вовсю кипела работа.

«Держи на огне, пока не прочтешь до конца молитву Богородице», – строго научал повар своих помощников, варивших медовый сироп для фруктов.

Сам же он стоял у броштурнюра, наблюдая, как на трех вертелах одновременно жарятся тетерева, перепелки и куры. Сей механизм тогда был внове, и мэтр Мартен не доверял его никому.

«От непрожаренного мяса на кладбище новых холмиков масса», – с улыбкой произнес он, увидев меня, и поклонился.

Прочие его помощники, сидевшие на лавках у большого очага, чистили овощи, толкли в ступках орехи, имбирь, измельчали травы, ощипывали птицу, отмеряли мед. Всего на праздничный стол мэтр Мартен намеревался подать шестнадцать блюд, из коих семь следовало приготовить загодя.