Бабаня барабанила ногтями по столу. Ей хотелось к чему-нибудь придраться.

– Ты яблоко мыла? – внезапно спросила она.

– Мыла!

– Видела я, как ты мыла. Просто микробов попоила!

– Ну я пошла, – сказала Ирка грустно.

Бабаня спохватилась, что нельзя расставаться в ссоре. Засуетилась, вскочила.

– Ой! Я много хлеба купила! Возьмешь один батон? И курицу захвати – вчера вечером сварила… В чем бы тебе ее дать? В тарелке довезете?

– Не, бульон прольется.

– Ну хорошо, берите с кастрюлей! Только верните потом! Этот никогда ничего не возвращает. Скоро буду в раковине себе еду готовить. Кипятильником.

– Почему сразу этот? – возмутилась Ирка.

– Ну прости, прости! Иди я тебя поцелую!..

Бабаня попыталась обнять Ирку, но ей мешала кастрюля. Ирка приподняла руки и попыталась втиснуть Бабаню между собой и кастрюлей.

– Ты что, ку-ку? Мне в этой кофте на работу идти! Топай давай! – возмутилась Бабаня.

Ирка спускалась по лестнице, а Бабаня сверху испуганно смотрела на ее сильные ноги и, наклонившись вперед, шевелила руками, готовая броситься на помощь, если Ирка начнет терять равновесие.

* * *

Автобус стоял все там же под окнами. Спереди кто-то припарковался, и Ирке пришлось обходить его сзади. Мало-помалу Матвей набирался опыта вождения. Летом знак «У» на заднем стекле машины выгорел на солнце, и Ирка фломастером переделала его в детскую рожицу.

– Ты в курсе, что он означает? – поинтересовался тогда Багров.

Ирка выронила фломастер. Она вообще-то не вкладывала в эту рожицу никакого смысла.

– Сколько у нас детей родится? Пять? Шесть? – продолжал Матвей.

– Не знаю, – испуганно сказала Ирка. От неожиданности «не знаю» прозвучало как «нэаю».

Сейчас руки у Ирки были заняты кастрюлей, и в стекло машины она постучала лбом.

– Отпустила? – спросил Багров, открывая двери.

– Угум.

– Мне кажется, когда мне будет шестьдесят лет, я застрелюсь. Дальше жизни нет! – заявил Матвей.

Ирка что-то промычала, мельком прикинув, в каком году родился сам Багров. Иногда при подсчетах у нее получалось, что, не попади Багров к волхву, он мог бы стать отцом Льва Толстого и шлепать его на коленке, повторяя: «Два романа у тебя хороших, а третий слабенький!» Матвей понял ее мычание по-своему.

– Ой, прости! Я не подумал. А Бабане сколько?

– Понятия не имею.

– Не знаешь сколько лет твоей бабушке?

– Она не бабушка, а Бабаня! – ответила Ирка голосом, закрывающим тему.

Багров почувствовал интонацию и об этом больше не говорил. Всю дорогу он ругал дураков, которым не сидится дома и которым обязательно надо всунуть свою тушку в машину, чтобы купить в магазине три пельменя. Увлекшись критикой, Матвей пропустил разворот, стал мудрить, сдуру повернул на узкую, забитую автомобилями улицу и из-за произошедшей впереди аварии застрял там на полтора часа.

– Слушай, мы бы пешком быстрее дошли, – вздохнула Ирка.

– Ага! С курицей! – ответил Матвей, и опять получилось, что он кругом прав, а Бабаня виновата.

Ирка отстегнулась и перелезла на заднее сиденье, радуясь, что ноутбук с собой. Иной раз она могла выйти из дома наспех одетая, захватив нерасчесанные волосы небрежным пучком, но никогда без рунки и ноутбука. Они составляли две стороны ее Я.

– Как-то плохо вышло сегодня с Бабаней. Я точно дежурство отбывала, а ее не обманешь, – сказала она покаянно.