— О-го! — воскликнул он, и они оба засмеялись.

«О-го» было слово, которым он приучил себя заменять восклицание «О Господи!». Начинались они одинаково, так что возможно было избежать упоминания имени Его всуе, когда восклицание уже почти срывалось с языка.

— Я серьезно, — сказал она. — Любой сгодится. Просто остановись так, чтобы никто не пристроился позади.

Шоссе теперь выглядело для него иначе. В теории это все еще была полоса гудрона, оснащенная дорожными знаками и хлипкими металлическими ограждениями, но теперь их намерение все преобразило. Это уже была не прямая дорога к аэропорту, а потаенная глушь с тенистыми объездными дорогами и укрытиями. Доказывая снова, что реальность необъективна, но всегда только и ждет, чтобы изменить форму и найти новые определения для себя, в зависимости от людского отношения.

Конечно, каждый человек на земле властен изменить реальность. Питер и Беатрис много раз обсуждали эту тему. Трудно заставить людей понять, что их жизнь жестока и ограниченна только потому, что они ее так воспринимают. Трудно заставить людей увидеть, что неоспоримые факты существования не так уж бесспорны. Трудно найти слово проще, чем «непреложно», чтобы сказать о «непреложном».

— Может, здесь?

Беатрис не ответила, только положила руку ему на бедро. Он плавно направил машину на стоянку грузовиков. Надеясь, что Господь не запланировал превратить их в лепешку с помощью грузовика весом в сорок четыре тонны.

— Я никогда этого не делал, — сказал он, повернув ключ зажигания.

— Думаешь, я делала? Мы справимся, давай переберемся назад.

Они открыли дверцы, каждый со своей стороны, и встретились через несколько секунд на заднем сиденье. Они сидели, как пассажиры, плечо к плечу. Обивка пахла чужими — друзьями, соседями, прихожанами их церкви, теми, кого им случалось подвезти на дороге. Оттого-то Питер засомневался, сможет ли он заниматься любовью здесь и сейчас. Хотя… было во всем этом и нечто возбуждающее. Они потянулись друг к другу, предполагая нежное объятие, но руки их неуклюже заблудились в темноте.

— Как долго может гореть лампочка, чтобы не сел аккумулятор? — спросила она.

— Понятия не имею, — ответил он. — Но лучше не рисковать. Кроме того, всем проезжающим будет на что поглядеть.

— Это вряд ли, — сказала она, обернувшись к фарам, проносящимся мимо. — Я как-то читала статью о похищенной маленькой девочке. Она ухитрилась выскочить из машины, когда та замедлила ход на дороге. Похититель ухватил ее за шиворот, девочка вырывалась и звала на помощь. Мимо мчался поток машин. Никто не остановился. Потом одного из водителей спросили, почему он проехал и не помог. Он сказал: «Я ехал так быстро, что не поверил своим глазам».

Он неловко заерзал на сиденье:

— Что за жуткая история. И наверно, не самое лучше время вспомнить ее.

— Я знаю, знаю, извини, но я немного… не в себе сейчас. — Она нервно засмеялась. — Так тяжело тебя терять.

— Ты не теряешь меня. Я просто отлучусь на время. И я буду…

— Питер, пожалуйста. Не сейчас. Мы уже покончили с этим. Все, что мы могли сказать, уже сказано.

Она наклонилась вперед, и он подумал, что она сейчас заплачет. Но она всего лишь пыталась выудить что-то между передними сиденьями. Маленький фонарик на батарейках. Она включила его и уложила на подголовнике пассажирского сиденья, но фонарик свалился. Тогда она пристроила фонарик в узком месте между сиденьем и дверцей, наклонив так, что луч освещал пол.

— Вот, и удобно, и свет приглушен, — сказала она опять ровным голосом.