— Прекрасно, а теперь посмотрите на ту же строчку в другой книге, — настаивал прокурор.

Судьи побледнели: строки были абсолютно идентичны, то есть в каждом слове, в каждой букве повторялись те же маленькие неправильности. Добиться такого сходства было невозможно.

— Ваши преподобия, — продолжал обвинитель, — как бы я ни старался, мне никогда не удавалось выписать две одинаковые буквы. По этой же причине мне никогда не удалось бы с подобным совершенством повторить и их дефекты — обладай я такой способностью, у меня вообще не было бы никаких дефектов. Но и это еще не все: я точно помню, что допустил досадную ошибку в колофоне, [1]вот посмотрите: вместо Spalmorum должно стоять Psalmorum . [2]Очевидно, что я не повторил бы такую ошибку дважды. И тем не менее — вот она, опять здесь. У меня волосы поднимаются дыбом, когда я вижу, что эти книги — как два уродливых и необъяснимых близнеца.

Зигфрид из Магунции опустил голову и с подлинным раскаянием произнес:

— Господа судьи, должен сделать признание, за которое мне невыразимо стыдно: я сам не могу определить, какая из двух Библий принадлежит моему перу, а какая — подделка. И я не могу объяснить это зловещее чудо ничем, кроме ведовства и магии.

Прокурор как мог распрямил скрюченный палец, указал на трех обвиняемых; голос его стал подобен рыку:

— Перед Господом и перед вами, ваши преподобия, я обвиняю этих злодеев в ведовстве, поскольку нет никакого иного способа приумножать вещи, кроме как посредством некромантии — дьявольского способа, проводника зла. За священным исключением Господа нашего Иисуса Христа, который благодаря Божественной своей природе умножал хлебы и рыб, никто больше не способен на подобные чудеса. Никто, кроме омерзительного фальсификатора, имя которому Люцифер! Ваши преподобия, согласно законам святой инквизиции я требую: если обвиняемые не покажут, каким образом они сотворили свою подделку, да будут они обвинены в сатанизме и сожжены на костре.

7

Во имя матери, дочери и Святого Духа, который поддерживал их всех вместе, женщины из Монастыря Священной корзины постарались воспротивиться несчастью и снова открыть двери лупанария. Сделать это было непросто: ведь не было никаких признаков, что убийца удовлетворится смертью Зельды. Ульва подозревала, что этот бесшумный палач убивает вовсе не из ненависти, а по иным, гораздо менее очевидным причинам. В конце концов, секс и смерть суть два столпа, на которых зиждятся величайшие загадки: начала и конца, искушения и греха, потери души и вечного спасения. Ульва знала, что в каждом мужчине и в каждой женщине повторяется трагедия первородного греха. Ведь клиенты приходили в Монастырь алчные до секса, а уходили охваченные угрызениями совести, словно падшие Адамы, поддавшиеся искушениям сладострастных Ев. Прежде чем их удочерил Сатана, проститутки были покорными дочерьми Бога. Начиная со времен Инанны в Шумере, Иштар в Аккадии, Артемиды в Ионии, со времен Эйшет-Зенуним в Вавилоне, Кибелы во Фригии и Афродиты в Греции, проституток почитали в храмах; они были священны, возведены в категорию божеств, служили объектом ритуального поклонения в эпоху золотого века. В Вавилоне их называли словом kadisti — священные; в Греции девушки при святилищах именовались hierodula; в Индии были священные devadasi , а в Иерусалиме в храм пришлось ввести Kadesh — под давлением вавилонян. Когда народ Израиля освободился от этого гнета, девушки Kadesh сделались для него символом старого врага: вавилонская блудница на самом деле олицетворяла весь Вавилон — то была супруга Сатаны, ответственная за неминуемость апокалипсиса.