|
Что он пытается ей сказать? Что у нее преждевременный климакс? – Депрессия, частичный или полный уход в себя, невроз какого угодно вида и размера. Вы не одна, поверьте мне. О нет, я одна, — подумала она. – Я здесь, в моей голове, сама по себе, и вы понятия не имеете, на что это похоже. – Мы приведем вас в порядок прежде, чем ягненок чихнет. Я ягненок, так что ли? Он что, думает, что я – ягненок? Он задумчиво глянул на убранный в рамку диплом, висевший на стене, потом на свои наманикюренные ногти, потом на ручки и блокнот на столе. Но на Жаклин он не смотрел. На что угодно, но не на Жаклин. – Я знаю, – говорил он теперь, – о чем вы думали и как это было болезненно. У женщин есть определенные потребности. Если они не встречают понимания... Что ты знаешь насчет женских потребностей? Ты ведь не женщина, — подумала, что подумала она. – Что? – спросил он. Она что, сказала это вслух? Она покачала головой, отказываясь от своих слов. Он продолжал, вновь попав в свой ритм: – Я вовсе не собираюсь прогонять вас через бесконечные терапевтические процедуры. Вы ведь не хотите этого, верно? Вы просто хотите небольшой поддержки и чего нибудь, что помогло бы вам спать по ночам. Теперь он ее здорово раздражал. Его снисходительность была огромна, бездонна. Всезнающий, всевидящий Отче – именно этот спектакль он и разыгрывал. Так, словно он был благословен каким то чудесным зрением, проникающим в самую суть женской души. – Разумеется, в прошлом я пытался проводить терапевтические курсы со своими пациентами. Но, сугубо между нами... Он слегка похлопал ее по руке. Отеческая ладонь на тыльной стороне ее ладони. Вероятно, предполагалось, что она смягчится, обретет уверенность, может быть, даже расслабится. – ...между нами, это всего лишь разговоры. Бесконечные разговоры. Ну, честно, какая от них польза? У нас у всех проблемы. Вы ведь не можете избавиться от них, просто высказавшись, верно? Ты – не женщина. Ты не выглядишь как женщина, ты не чувствуешь себя как женщина. – Вы что то сказали? Она покачала головой. – Я подумал, вы что то сказали. Пожалуйста, не стесняйтесь, будьте со мной откровенны. Она не ответила, и, казалось, он устал притворяться лучшим другом. Он встал и подошел к окну. – Думаю, самым лучшим для вас будет... Он стоял против света, затемняя комнату, заслоняя вид на вишневые деревья, растущие на лужайке перед окном. Она глядела на его широкие плечи, на узкие бедра. Прекрасный образчик мужчины, как назвал его Бен. Не создан для того, чтобы вынашивать детей. Такие как он созданы для того, чтобы переделать мир. А если не мир, то чей то разум тоже подойдет. – Думаю, самым лучшим для вас будет... Что он там знает со своими бедрами, со своими плечами? Он слишком уж мужчина, чтобы понять в ней хоть что нибудь. – Думаю, самым лучшим для вас будет курс успокаивающих препаратов... Теперь ее взгляд остановился на его запястьях. – ...и отдых. Ее разум сконцентрировался на теле, скрытом под одеждой. Мышцы, кости и кровь под эластичной кожей, она рисовала его себе со всех сторон, оценивая, прикидывая его мощь и сопротивляемость, потом покончила с этим. Она подумала: Будь женщиной. Тут же, как только ей пришла в голову эта нелепая мысль, его тело начало менять форму. К сожалению, это было не то превращение, которое случается в сказках, – его плоть сопротивлялась такому волшебству. Она вынудила его мужественную грудную клетку сформировать груди и они начали соблазнительно вздыматься, пока кожа не лопнула и грудина не раздалась в стороны. Его таз, словно надломленный посредине, тоже стал расходиться; потеряв равновесие, врач упал на стол и оттуда уставился на нее: лицо его было желтым от потрясения, он вновь и вновь облизывал губы, пытаясь заговорить, но рот его пересох и слова рождались мертворожденными. |
